Самые искренние, безразличные и лицемерные лица можно увидеть в одном и том же месте – на кладбище во время похорон. С одних горе временно срывает повседневные маски, и мир видит их такими, какими они остаются наедине с собой. Другие никак не затронуты происходящим, их мысли и чувства далеко, чего они и не скрывают. Третьи испытывают скуку, холодное равнодушие или даже потаенное злорадство, но стараются прикрыться нарочитым сочувствием и показной скорбью. Правдоподобность зависит от личных актерских способностей, но фальшь рано или поздно проявится.
Чем меньше притворяющихся лиц, тем похороны лучше. Именно так: раз уж похороны – официальное закрепление факта смерти – неизбежны и до времени естественны, как и сама смерть, то похороны бывают хорошие и плохие, хуже или лучше. Если лицемеров на проводах человека в последний земной путь мало вплоть до их полного отсутствия, это отличные похороны. С этим, кстати, очень не повезло людям, добившимся при жизни популярности или большого богатства: на прощании с ними притворщиков всегда будет больше, чем по-настоящему сожалеющих и даже равнодушных.
У дяди Васи похороны получились отличные, даже идеальные: ни одной лицемерно-скорбящей физиономии. Скорее всего это напрямую связано с тем, что при изрядном многолюдстве (собралось человек 40) не было ни одного, кто вынужден был явиться сюда из корыстных соображений. Родственников у Василия Тарасовича, которого все знали и звали исключительно как «дядя Вася», не было, близких уж точно. Если бы они и были, то никаких побуждений о получении наследства испытывать не могли за отсутствием любого имущества, которое дядя Вася сумел бы кому-то завещать. Так что притворяться было некому и незачем.
А вот поводы удивляться явно были, удивление то и дело порхало с одного лица на другое на протяжении всех похорон – от морга до самого погребения на новом, пустынном и продуваемом всеми апрельскими ветрами городском кладбище. Удивление не от сиюминутных поводов, но от ситуации в целом.
На поминки, непонятно кем конкретно организованные (как, впрочем, и похороны в целом), отправились почти все за исключением двух-трех человек с неотложными делами и неподлежащими обсуждению уважительными причинами. Единственным заведением, где обнаружились прямоугольные столы, которые можно составить попарно и получить длинный поминальный стол, неожиданно оказалось студенческое кафе. Во всех остальных предприятиях общественного питания города были, как на подбор, столы круглой или овальной формы.
Очень скоро после начала постно-рыбных поминок (пятница) стало очевидно, что они изрядно напоминают свадьбу. Обычно именно на свадьбах большинство гостей встречаются впервые в жизни: все эти друзья-подруги, близко-дальние родственники и просто знакомые со сторон жениха и невесты. Похороны чаще всего собирают людей из одного круга общения. Но в этот раз сработал «свадебный сценарий»: почти никто почти никого не знал.
Первые десять минут всеобщее незнакомство была терпимым: молчание благополучно оправдывалось необходимостью жевать скромное угощение. Но постепенно тарелки пустели, и безмолвие, прерываемое редкими фразами полушепотом: «Подайте, пожалуйста, хлеб» и «Будьте добры, подложите картошечки», становилось всё более густым, осязаемым и неловким.
Поэтому, когда по центру стола с места встала молодая женщина лет 30 с мягкими кавказскими чертами лица, в обращенных на нее взглядах читалось любопытство и облегчение: ну хоть кто-то что-то начал делать… Женщина заговорила звонким, с небольшой хрипотцой, голосом:
– Здравствуйте… Я здесь почти ни с кем не знакома, так что представлюсь: меня зовут София. Дядю Васю я знала с детства: его первая жена, тетя Марина, была моей крестной. Последний раз мы виделись с ним давно, пару лет назад: случайно столкнулись на улице в новогодние праздники. Помню, он очень мне обрадовался, по-детски искренне, как всегда; а мне было очень неловко, что не звонила ему. То, что не знала, куда звонить, не казалось достаточным оправданием.
Но сейчас я хочу вспомнить другую нашу встречу – мой день рождения, мне 10 лет. Это был последний дань рождения, на котором была крестная: вскоре тетя Марина погибла в несчастном случае. Она подарила мне очень красивое платье, а дядя Вася лично от себя подарил вырезанную своими руками деревянную фигурку ангела. Сейчас этот ангел летает над кроватью моего сына…
В какой-то момент мы с младшим братом уединились от гостей, активно играя в подаренную кем-то настольную игру наподобие «Монополии»: там тоже нужно было вкладывать деньги, покупать недвижимость, открывать предприятия и всё такое прочее. Я и брат по характеру очень азартные, неудивительно, что у нас начались детские перепалки на повышенных тонах. И оказавшийся в комнате дядя Вася произнес тогда слова, которые в немалой мере определили мою жизнь.
Он сказал: «Не нужно так волноваться из-за денег. Не в деньгах счастье». У меня тут же сам собою вырвался вопрос: «А в чем тогда счастье?» Я была, без преувеличения, сообразительным ребенком и часто задавала взрослым вопросы, ставившие их в тупик, что мне, скрывать не буду, нравилось и льстило. Но дядя Вася ответил сразу же: «Счастье, например, в том, чтобы люди, которых ты любишь, любили тебя». Я очень хорошо запомнила последовавшую паузу: мы с братом даже своими детскими мозгами успели понять, что это не просто слова, за ними нечто очень важное.
Практически с пеленок я подавала большие надежды как пианистка. К подростковому возрасту передо мной были заманчивые перспективы пусть не звезды мировой сцены, но весьма солидной музыкальной карьеры международного уровня. Но когда лет в 15 передо мной встал окончательный выбор, по какому пути направить свою жизнь, то громче всех заверений педагогов и требований родственников в моей голове звучали те самые тихие слова дяди Васи. К счастью, я сумела понять, что всё польщенное самолюбие от творческих успехов и оваций публики не принесет мне и толики счастья семейной жизни, детей, возможности любить и быть любимой. Конечно, у меня иногда мелькают нотки сожаления о том, что как пианистка была способна добиться большего, чем педагог музыкального училища и артистка областной филармонии. Но это лишь мгновенные искушения: я знаю, что получила гораздо больше любой карьеры. И за это я очень благодарна дяде Васе.
Едва София закончила говорить и села, на дальнем от входа в кафе конце составленного стола поднялся высокий седеющий мужчина и, откашлявшись, сказал:
– Всех приветствую! Я Геннадий и тоже имею кое-что сказать о Василии. Мы были знакомы с детства, хотя он на несколько лет меня старше и назвать нас друзьями или хотя бы приятелями сложно. Наше знакомство ограничивалось редкими встречами и короткими разговорами. Василий никогда никому не набивался в друзья, не лез в твою душу и не «грузил» излишними откровениями о своей жизни и проблемах. Но он всегда вызывал желание ему довериться: в нем было нечто такое, что говорило: этот человек не просто тебя слушает, а понимает.
Выговоришься такому собеседнику о своей беде или проблеме, и вот уже половина беды пережита, половина проблем сами собой разрешились. Однажды мы встретились с ним на лавочке. Это уже потом я узнал, что за несколько дней до того от него ушла Светлана, вторая жена. Тогда же я не обратил внимания на его сверх обычного немногословность и неожиданно для себя стал рассказывать о своих проблемах. У меня как раз родился Антошка, первый сын, я сидел без работы третий месяц и уже просрочил выплаты по ипотеке. Занять было не у кого, никто из близких и друзей не имел возможности помочь именно в тот момент. Я не жаловался Василию на плохую жизнь, просто поделился тем, как это всё на меня давит.
Он тогда толком ничего и не сказал, но мне всё равно стало легче. А через два дня он пришел ко мне домой, уже под вечер. Переступил порог, прикрыл за собой дверь и протянул мне конверт, сказав: «Это подарок. Возвращать не нужно». И ушел.
Он протянул конверт, сказав: «Это подарок. Возвращать не нужно». И ушел
В конверте были деньги, которых хватало на три месяца жизни и выплат по кредиту. Через два месяца я нашел новую работу и довольно быстро набрал ту самую сумму «из конверта». Когда я хотел вернуть ее Василию, он от меня в прямом смысле сбежал и потом несколько лет старался со мной не встречаться. Берег меня от соблазна снова попытаться вернуть ему деньги. Думаю, если бы у него был надежный способ просто подбросить мне деньги анонимно, будучи уверенным, что они попадут только в мои руки, он бы так и сделал…
Третьим выступил молодой человек с модно выстриженной бородкой, по виду студент-старшекурсник.
– Здравствуйте! Меня зовут Иван. Первый раз я увидел дядю Васю, когда я еще и в школу не ходил. Мне было лет пять или шесть, когда он спас меня от собаки.
Прямо в нашем дворе располагается детский сад, под одним из павильонов которого за год до того ощенилась бродячая собака. Как только щенки подросли, они стали агрессивными к людям – но все жалобы в местную администрацию ни к чему не приводили. У нас ведь пока не случилось то, о чем предупреждают, жалобы всерьез не воспринимаются. Вот и здесь пока от собак никто не пострадал, ничего и не делалось. Так сложилось, что этим первым пострадавшим оказался я.
Не знаю точно, угрожала ли моей жизни собака, выскочившая на меня из зарослей дикого винограда, опутавшего забор детского сада возле здания котельной. Кажется, да – такого страха я больше в своей жизни не испытывал. Да и то, что она всё-таки напала, свидетельствует, что опасность была. Напала уже не на меня, а на дядю Васю, который внезапно оказался перед мной, отодвинув меня себе за спину и отгоняя собаку. Прежде, чем он сумел прогнать ее какой-то подобранной палкой, она успела укусить его за ногу, немного выше лодыжки. Меня очень удивило – я даже плакать перестал, – когда увидел, что на его штанине быстро расплывается пятно, превращая ткань из синей в черную.
Но что помню отчетливо, это как он присел ко мне, погладил по голове и сказал: «Не плачь, всё хорошо… Всё хорошо… Не бойся…» Потом он отвел меня домой (он был знаком с моей мамой) и сдал на руки бабушке. По-моему, ему через некоторое время даже пришлось операцию, пусть несложную, на ноге делать из-за этого собачьего укуса. А собак после этого всё-таки отловили, благо моя бабушка устроила очень знатный шум вокруг этой истории.
Отца я не знал: он умер вскоре после моего рождения, и никто его ни в какой мере, условной и безусловной, не заменил. Но каждый раз, когда в моей жизни возникает стрессовая ситуация, я слышу голос дяди Васи: «Всё хорошо, не бойся». И это мне помогает, я вспоминаю, что бояться нечего и всё действительно будет хорошо.
Каждый раз, когда в моей жизни сложная ситуация, я слышу голос дяди Васи: «Всё хорошо, не бойся»
После Ивана снова и снова поднимались (некоторые говорили сидя) люди, вспоминавшие о том, чем и как именно им запомнился, помог дядя Вася. В итоге слово взяли все, поминальные посиделки незнакомых людей растянулись на три с лишним часа. Выяснилось, что настоящего Василия Тарасовича никто и не знал. Оказалось, что умерший в неполные 48 лет на съемной квартире одинокий бездетный мужчина, с одним вдовым и одним расторгнутым браком за плечами, без официального места работы и со множеством приработков «не по специальности», позволявший себе иногда выпить, но никогда не замеченный в запое, не был очередным добрым очаровательным неудачником.
То есть по формальным признакам дядя Вася именно таким неудачником, ничего осязаемого и никого родного после себя не оставившим, как раз и был. Но парадоксально-необъяснимыми вывихами логики и зигзагами судьбы он оказался очень важным человеком в жизни многих людей, неизвестных друг другу и едва знакомых ему самому. Одним он помог советом в критический момент. Другим купил билет для судьбоносно важной поездки. Третьим безо всяких просьб и намеков молча дал почитать книгу, изменившую ход мыслей и направление жизни. Четвертых удержал от поступка, о совершении которого можно и должно было бы жалеть до конца дней. Пятых он отругал именно в тот момент, когда нужно было ругать, а шестым сказал доброе слово, когда больше всего нужно было утешить и подбодрить.
Дядя Вася не был героем или супергероем ни по внешности, ни по образу жизни, ни по биографии. Но четыре десятка совершенно разных людей разошлись уже ближе к сумеркам, зная о других то, что утром знали только на своем примере: можно без громких подвигов изменить к лучшему жизнь другого человека. Разошлись, чтобы больше не встречаться, но ощущать теперь уже неразрывную связь между собой – память о человеке с непростой судьбой и простым именем.