Такие встречи обычно случайные. Вроде и не ожидал услышать мощную историю, совершал, допустим, паломничество, молился про себя, и вдруг услышал такое, что сразу же рука потянулась диктофон включить. Так было и в этот раз. Приехали мы в Переславль-Залесский, в один из древнейших монастырей Золотого кольца – Никитский, ему нынче 1010 лет, попросили экскурсию, к нам вышла обычная и с виду неприметная бабушка в платочке. Но стоило ей заговорить и улыбнуться, как сразу стало понятно – из этой обители мы унесем воспоминание не только о житии преподобного Никиты. Наталья Юрьевна Смирнова – человек с такой силой слова, что даже убежденные атеисты растают. Собственно, и таяли. И эта хрупкая старушка на самом деле крестила целые села. Об этом и многом другом, что нас волновало, мы поговорили с ней уже после экскурсии. Когда я все-таки не удержался и включил диктофон…
«Я очень благодарна дедкам своим»
Мне повезло – я была очень близка к своим дедам, они были верующими людьми. Но знаний у них не было, да и они не хотели их передавать, потому что все боялись Сталина. Я даже до сих пор чувствую, как будто кожей, как они этого боялись. Бабушка всегда говорила: «Я уж тебе ничего рассказывать не буду, но ты знай, что Бог есть». Я верующей стала благодаря им. Они жили, представляете, совершенно по заповедям Божьим! Это была такая основа их жизни, что они никогда от этого не отступали.
Мне было 6 лет, когда папа с дедушкой построили новый дом для нашей семьи, но построили недалеко от дедов, а я их так любила, что постоянно бегала к ним, по нескольку раз в день бегала разговаривать с дедом. У нас печечки такие топились, лежанки мы их называли, и вот, мы затапливали печку, и дед начинал рассказывать о войне. Причем он всегда, когда садился, подгибал под себя ногу в валенке и вот так, на ноге, сидел. Он говорил – на войне они так сидели, чтобы не на снегу. И так я узнала из этих разговоров, что дед остался жив только благодаря тому, что был верующим человеком. Его с первого дня забрали на войну, хотя у них было 7 человек детей. Он ушел со своими старшими сыновьями. И они все трое вернулись нетронутыми, даже царапин ни у кого не было, представляете?! Вот так молились! И бабушка молилась, и они. На Рейхстаге дед расписался и вернулся назад.
Все трое вернулись нетронутыми, даже царапин ни у кого не было. Вот так молились!
И он очень любил повторять одну историю. Вот, сидим мы у костра, и вдруг как завизжит, как поросенок подраненный, и как шарахнет! И все лежат мертвые – один раз, говорит, палец от друга подкинуло мне к ногам, никого, ничего не осталось, – а я сижу. Я думаю: ну, дед врет, наверное, потому что как так – все погибли, а его одного не тронуло? И подобное, со слов деда, повторялось с ним много раз. А несколько лет назад я прочитала такой рассказ: два мальчика, сироты, уходя на фронт, дали себе слово, что никогда не обругаются матерным словом на войне. Видимо, знали, что это вообще-то очень страшно, война. После войны один из них решил стать священником, и ему нужно было получить благословение, а священники были погублены почти все тогда, и ему сказали – в Сибири, в таком-то месте, есть священник, он тебя благословит. Он туда поехал, нашел этого батюшку. И вот они уже потом беседуют за столом, приехавший спрашивает: «Батюшка, почему так вот было, все люди гибли, а мы всегда сидели живые?» То есть как раз та же самая история повторилась, что и с моими дедами. А ему этот священник отвечает – а он был провидец, старцем считался: «А вы помните, какие вы обеты дали друг другу перед войной? И вот поэтому выжили, а вокруг вас матюгальники лежали». Вот так. У нас в семье нельзя было, чтобы кто-то обругался, и я очень благодарна дедкам своим, что они у меня такие были!
А жизнь-то нелегкая была. Они крестьяне все, и с маминой, и с папиной стороны. И они, знаете, с затопляемой зоны. Они такие страшные вещи рассказывали. Они только-только перед войной поженились, та и другая пара – одни жили ближе к Мологе, другие ближе к Череповцу, – и только построили свои дома, и вдруг вышло постановление – или дома свои разбирайте и плывите по Волге, или мы вам компенсацию дадим. Но компенсация, видимо, не возмещала стоимость дома. И им так было обидно! Мамины родители рассказывали, как они только построенный дом разобрали – представляете, какое страдание! – и поплыли по Волге. Они проплывали такие места, где и храмов-то никаких нет, и так они доплыли до Кинешмы, остановились, начали восстанавливать свой дом, и не успели покрыть крышу, как началась война, и дед ушел, а бабушка осталась с шестью детьми.
Дед по маме тоже вернулся с фронта, но он горел в танке, потом был председателем колхоза… Умер от разрыва сердца, просто шел по полю, упал и умер. После всех пережитых вот этих (плачет)… Бабушка после этого ни за кого замуж не вышла, она говорила – никогда никто даже руки на меня не накладывал. Я не понимала ее – как это так, руки не накладывал, что это значит? Никто не приобнял даже, все знали, что нельзя. Вот какая была любовь и преданность друг другу!
«А в Церковь я пришла перед пенсией уже»
В советское время я была учителем немецкого, окончила Ярославский педагогический институт, жили мы в селе Гаютино на берегу Рыбинского водохранилища. Жила я в атеизме, и, знаете, начала от веры, которую во мне бабушки с дедами воспитали, уходить. Но я знала, что Бог есть, но не могла себя христианкой назвать. Хотя мне было велено в школе вести атеистическую пропаганду, но я никогда не делала этого. Так этого не хотелось делать! Не знаю, что помогло, но как-то умудрялась избегать таких разговоров с детьми и учителями.
А в Церковь я пришла перед пенсией уже. Получилось так, что у меня беда страшная в семье случилась, была проблема, нерешаемая совершенно, я так страдала, и вдруг узнаю, что у нас есть батюшка, у нас открыли приход, это было в 1998-ом году. И я побежала к батюшке – через все поля, за 7 километров пешком, в разлив, в апреле, – прибежала, познакомилась, рассказала о беде, и он мне как-то так хорошо все объяснил…
Его, лежачего, батюшка накрыл епитрахилью, отпускает ему грехи, снимает епитрахиль, а там совершенно другое лицо
А я всегда читала много книг, искала, думала, они мне что-то объяснят, но мне ни одна книга никогда ничего не объясняла, и вдруг тут вот произошло! Я вдруг тут все поняла! Поняла, что жизнь прожила без Бога. Как это страшно было… Даже родители, и то ведь стали отступать в советское время. У папы инсульт был, и уже такой тяжелый больной был, что домой его отправили с больницы… И он как бы не в себе был, но я привела ему все-таки священника, и священник его исповедовал. А папа-то лежачий был, он лежал на спине, мы перед ним иконы повесили, его, лежачего прямо, батюшка накрыл епитрахилью, отпускает ему грехи, снимает епитрахиль, а там – представляете! – совершенно другое лицо! И папа плачет, как ребенок плачет, и смотрит – Господь Иисус Христос перед ним, иконка. И папа говорит: «Господи, я же Тебя всегда знал, как же я так жизнь-то прожил, отступили-то так сильно». И он так горько плакал, как ребенок, и мы все плакали вокруг него, это было такое чудо! И после этого он стал другим человеком, нормальным совершенно. И папа просто разговаривал с иконами все время. Такое покаяние было! Сначала, конечно, каяться не умели, и он говорил: «Господи, ну за что Ты меня так наказал? Я всех людей любил, а Ты меня так наказал». А он никогда не болел до этого, рыбаком был всю жизнь, почти до самой смерти, на море был, и море любил беззаветно, песни всегда пел о море, а тут болезнь, и одну ногу у него сильно тянуло все время, терпеть было невозможно. И вот, он говорил поначалу: «За что…». Но молитва эта у него изменялась помаленечку, и последняя уже была: «Господи, ну вот, отломил Ты мне ножку, а я на Тебя не в обиде, потому что я очень много в жизни баловался» (плачет) Это такое раскаяние, такое чудо!
Говорить очень трудно.
Я после разговора с батюшкой прибежала домой – и всю ночь не спала, и так плакала… Потому что я, вот как Никитушка (показывает на часовню над столпом-колодцем преподобного Никиты Столпника), прозрела… С этого момента, с этого дня совсем другая жизнь началась.
С этого момента, с этого дня совсем другая жизнь началась
А я в то время была вынуждена работать директором Дома культуры, так как школы в нашей местности тогда уже позакрывали, и вот, батюшка говорит мне: «Вообще-то у тебя работа-то грешная, праздник в пост ведешь…». Я тут же ушла, хотя работы, повторюсь, больше не было никакой. И вы представляете – ни одного дня не было так, чтобы я осталась без хлеба. Это чудо. И чудес вообще очень много было. Новоначальным христианам Господь очень много чудес дает; детских таких, но радость прямо бьет через край! У меня сын уходит в армию, а было так страшно, потому что война была на Кавказе, и пример перед глазами был плохой – друг сына попал в Североморск, оттуда его перекинули на войну, был ранен, а документы его там потерялись, помощи никакой, – в итоге умер парень. И вот, моего сына отправляют в тот же Североморск. А его все очень любили у нас на приходе, и вот к нему одна прихожанка подошла, говорит: «Шура, милый, ты ничего не бойся, ты нас защищай, а мы за тебя молиться будем». Батюшка ему иконку подарил, а матушка крестик ему серебряный купила. И вот, спустя несколько месяцев сын пишет письмо: «Мама, уж вы, видимо, так молитесь, что мне даже плохого слова никто ни разу не сказал». Так вот отслужил. И когда пришел из армии, ему столько писем шло – возвращайся служить по контракту, а директор совхоза, что рядом с частью располагался, звал к себе работать. Но сын не поехал, потому что он свою деревню – это Гаютино-то, рыболовецкое известное село – любил до бесконечности. И все мои трое деток так и остались возле меня. И что интересно, Господь всем дал работу, у всех семьи, у сына вот четверо деток, у дочек по трое.
«Женщины вообще-то не должны учить, но раз мужчин нет, что делать-то…»
А сегодня я живу в Переславле-Залесском. Как я здесь оказалась – тоже промыслительная история. Впервые я здесь побывала 13 лет назад, приехала за благословением к настоятелю Никитского монастыря архимандриту Димитрию (Храмцову). Благословение я брала, чтобы начать преподавать на курсах для мирян. Дело вот в чем. У нас было время на приходе, когда батюшки часто менялись, а были такие годы, когда у нас батюшки вообще не было. А приход крупный – в епархии не могли нас оставить просто так. И вот, к нам послали из Никитского монастыря, где мы сейчас находимся, монаха, он у нас служил. А раз приехал монах, то следом за ним приехали преподаватели богословских курсов, и вот мы, в основном все учителя, человек 20 нас было, закончили эти курсы, причем они трехлетние, а мы закончили за один год! Мы так были рады, что нам привезли книги, которых мы никогда не видели! Вам не понять сейчас, а у нас такая бедность была, это начало 2000-х, – а тут такое! Мы друг у друга вырывали эти книги, в очереди за ними стояли. После окончания курсов мы все нашли себе занятие, будто Бог всем определил, мне сказали преподаватели – набирай теперь сама группу, только сначала у батюшки в Переславле благословение возьми. Вот я с тех пор все время преподаю, хотя женщины вообще-то не должны учить, но раз мужчин нет, что делать-то…
Когда начала вести курсы, еще у себя в Гаютино, увидела, что люди-то разные. Одни каждое слово ловят, другие (качает головой). Я спрашиваю у батюшки: «Почему так по-разному люди слушают?» Он говорит: «Так они, наверное, некрещеные, некрещеные люди не воспринимают истину». И оказалось – на самом деле так. И таких людей было много. И настоятель говорит: «Их надо окрестить». Я начала всех спрашивать – выяснилось, что все крещены бабушками.
Бабушки не могут покрестить по полному чину, они могут только произнести формулу. И то это допускается в случае очень большой необходимости, может быть, даже в случае гибели человека, когда надо, чтоб он был окрещенный, и поэтому разрешается совершать это таинство мирянину. И, видимо, как-то Бог принимает. К нам тоже приходила бабушка, у нас трое детей в семье было, я старшая, я помню, как крестили братьев и сестру; наливался тазик воды, бабушка туда капала крещенской водички, молилась… Это все неправильно было совершенно! И опускала ребенка три раза в этот тазик, произносилась формула: «Крещается раб Божий, – например, Николай, – опускается в воду, – во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святого Духа, аминь». И больше она ничего не могла. Бабушка не имеет право тайные молитвы произносить, которые читает священник. Вот поэтому она не изгоняет бесов из человека. Таким вот образом народ был крещен. И когда я начала объяснять, что они неправильно крещены, они мне говорили: «Как же, у нас ведь крестные есть, значит, мы крещеные». Вот так человек рассуждает! Лучше бы были совсем некрещеные, потому что некрещеные не сопротивляются. А эти сопротивляются, когда им предлагают креститься.
Батюшка мне сказал, что их надо готовить к Крещению, катехизацией заниматься, мне дали машину, и я объезжала целое лето деревни. Я объехала 30 деревень. И везде готовила людей к Крещению.
«Я-то ведь думала, что бесы – это сказка»
Первые-то деревни все меня знали, поэтому принимали хорошо, а потом я сделала ошибку, я приехала в дальнюю деревню, где меня не знали. А люди уже были напуганы разными сектантами, цыганками, попрошайками, люди стояли за заборами и кричали мне – ну ка, уходи отсюда, попрошайка! Потом узнавали, кто я, им было стыдно, но я поняла, что сама виновата. В следующие разы я звонила в эти деревни или просила, чтобы там предупредили людей о моем приходе. Но все равно реагировали на меня негативно. Многие сопротивлялись, они говорили – мы не можем второй раз принимать Крещение. А вдруг будет какая беда!
Однажды женщина приняла Крещение, а потом ее инсульт хватил, это была женщина пьющая, но все свалили причину смерти на меня, сказали – вот, ты набезобразничала, второй раз ее крестила.
Но все равно мы крестили очень много людей, крестили целые деревни прямо в реках, и это был такой праздник, такая радость!
Когда такими делами занимаешься, бесы начинают показывать, что они есть. Я-то ведь думала, что бесы есть, но это сказка, а потом на себе почувствовала… И нападали собаки – никогда не кусали собаки, а тут я искусана была собаками, – а потом мне начали люди такие страшные письма писать, такие некрасивые, с ругательствами, потому что бесноватые люди. Я раньше не думала, что они у нас бесноватые, думала, просто люди с плохим характером, а оказалось, что их очень много. А потом пошли скачки давления. Подъезжает машина к дому – скачок давления запредельный, я звоню батюшке, говорю: «Батюшка, не знаю, что со мной, даже таблетками снять давление не могу». А он мне: «Ну, это духовное, ты покропи себя святой водой, помажься маслицем, помолись». И каждый раз надо было почему-то 20 минут на молитву, на то, чтоб все сделать, как батюшка сказал, через 20 минут я выходила, садилась в машину, и целый день мы ездили по деревням.
Но в конце концов я почувствовала что все, мне не справиться. Была глубокая осень, в наших глухих деревнях нет врачей, у нас бездорожье страшное, я батюшке позвонила, говорю: «Мне даже ночь не пережить». Это настолько страшно, у меня помощи не было, и я совершенно одна. Батюшка выслал машину с врачом, и меня забрали в Переславль, к Никитскому монастырю. Поселили меня за полкилометра отсюда. Я очень долго болела, я лежала, и у меня каждую ночь все повторялось, мне скорую вызывали, и так по кругу. А потом вот что случилось. Пришла к батюшке, спрашиваю, почему же меня в больницу не кладут, ведь я сама ничего не могу. А он засмеялся и говорит: «А ты куда приехала?» И в этот момент я все поняла. Я говорю: «Батюшка, я к Никитушке приехала». «Вот и исцеляйся». Представляете! Был такой момент веры, я сама удивилась себе, почему я сама этого не поняла?! Почему этого не почувствовала?! Я же знала, что ничего просто так не бывает. И, представляете, больше ничего не надо было – сразу же встала на ноги и стала трудиться, водить экскурсии и курсы вести.
«‟Работает” благословение»
У меня класс тут есть, в монастыре, но, конечно, у меня все простенько, да и курсы для начинающих, что называется, но я как-то все равно продумываю так, чтоб люди все поняли. И я записала на аудио «Историю Ветхого Завета», со всеми хочу поделиться этими лекциями, но батюшка говорит – пока не проверю, не разрешу рассылать. Пока еще не проверил, а лекции ждут (через некоторое время после интервью Наталья Юрьевна прислала мне эти лекции – прим. автора).
Когда все это только начиналось, было тяжело, страшно. Но «работает» благословение. На день 10 раз могу провести экскурсию, и все равно буду говорить вот так, как вам сейчас говорила, с такими же эмоциями и такими же чувствами! И мне все время кажется, что я первый раз говорю, и это не надоело, что это не одно и то же. А тут, понимаете, меня некоторые начинают хвалить, а я-то знаю, я говорю, что это не я, это не я, это благословение батюшкино работает – так благословил, я пошла и стала делать!
Я сначала-то не знала силу благословения. Я тут стала петь, начала обучаться на клиросе, у нас-то в деревне, думаю, никого на клиросе нет, я буду петь. И, значит, прихожу заниматься, преподаватель открывает ноты и заиграла на пианино, а я молчу. Она мне: «Так, почему не поешь?» Я говорю: «Так я ноты не знаю, я их первый раз вижу». А она так посмотрела и говорит: «А тебе благословение дано?» – «Дано». – «Ну, так и пой». И тут я поняла, что не могу не запеть, и я запела! Я сначала пищала какое-то время, но вдруг поняла, как ноты идут, я все это поняла! И на занятии уже запела. Все разом и пришло, тут я и поняла, что такое благословение.
К нам в монастырь очень многие приезжают, особенно молодые. Что их сюда приводит? Об этом так сразу не скажешь. Я думаю об этом. Люди всегда ищут смысла жизни, а у них сейчас смысла в жизни нет, цели никакой… И когда приезжают семьями, а молодцы добрые не хотят экскурсии брать, отговаривают старших, я говорю: «Вы не распоряжайтесь, у вас родители должны распоряжаться». И если они все-таки не уйдут совсем, а во время экскурсии окажутся рядом, то все! К концу уже вот такие глаза! Огромные! И слушают, не моргая. Каждый раз я все это наблюдаю. Цель как бы сразу обозначается у них. Не сказать, что они сюда без цели приходят, есть она – карьеру построить, денег заработать. А ты им говоришь, это все пустая цель, потому что вот Никитушка (показывает на часовню над столпом преподобного) денег хотел заработать, он понимал, что целью для себя поставил богатство. И вдруг прозрел моментально, понял, что богатство сегодня есть, а завтра нет, понял, что богатство каждого человека – это Бог. Молодежь начинает думать: как это Бог, кто Бог, какой еще Бог?.. И вот, иногда проведешь экскурсию 60 человек, всем понравится, и начинают меня просить – ну, вы нам какое-нибудь хоть наставление дайте. Я говорю – так я же не священник, какое я вам могу наставление дать! Но я бы хотела вас спросить, а что значит верить в Бога? И полная тишина. И это повторяется постоянно. Потом начинает кто-нибудь робко говорить, ну любить Бога… Я говорю, как можно любить, если вы еще не поверили? И так потихоньку все их ответы развенчиваю. Потом всегда кто-нибудь одну и ту же фразу скажет: «Мы поняли, что мы ничего не знаем, поехали мы домой, думать». Это уже хорошо.
«Про чудеса вам рассказать?»
Про чудеса вам рассказать? Они, конечно, происходят. Как чудесам не происходить! Стою я как-то весной в монастыре, дождик идет, я под зонтиком, жду хоть кого-нибудь на экскурсию… А у нас машинам сюда запрещено въезжать. Вдруг врывается машина на всей скорости, и прямо к крыльцу храма нашего, где мощи и вериги Никитушки пребывают. В машине было четыре молодых человека, и один из них, видимо, бесноватый; он такое вытворял, что его друзья поняли – без монастыря им не справиться. Они его сюда привезли, вытаскивают силой из машины, он не дается, кричит – я туда не пойду, я не хочу, я ненавижу! Его вытащили, его протащили по всем ступенькам, он так все и кричал. В храме тоже все крик, крик, крик. И потом замолк. А я сначала напугалась, в класс свой забежала, а потом думаю, а что это такое было? Выхожу на улицу, и они выходят, все четверо, очень хорошо одетые, интересные молодые люди, и который из них бесновался, уже непонятно. Сели в машину и уехали. Ну, разве не чудо?!
Много такого бывает.
Вот была семья с Дальнего Востока, такая огромная семья, мы, говорят, приехали Никитушку поблагодарить. «Так далеко ехали?» – спрашиваю. А они рассказывают: у нас родственник воевал в Афганистане, получил ранение в голову, начала расти опухоль, опухоль такая была, что его выписали умирать. И он как-то попал в наш монастырь и исцелился. Так они говорят: вот сейчас мы Никитушку поблагодарим и поедем в Москву, в гости, он сейчас в столице живет. Тоже чудо!
Или вот, недавно с девушкой из Москвы познакомилась. Рассказывает: «Я приехала с благодарностью Никите, он мне помог разрешить страшное событие в моей жизни». У нее было свое дело, и кто-то начал у нее дело это отнимать, пошли суды бесконечные, и просто никак не хотели от этой девочки отцепиться. «Я уже в полном изнеможении, в нервном истощении лежала, и ничего не могла делать», – вспоминает. И вот, подруги ее привезли в наш монастырь, она купила акафист Никите, набрала святой воды на источнике, взяла маслице – у нас освящается на мощах… Вернулась в Москву, и, как она говорит, просто стала каждый день читать акафист, пить воду и мазаться маслицем. И все прошло. Она сказала: «Все рассосалось». Я говорю: «А как рассосалось-то?» Она: «Я даже не знаю, по молитвам Никиты Господь все управил, все прекратилось, мне все вернулось, и я опять занимаюсь своим делом». Такие вот тоже вещи бывают.
Я часто еще думаю о том, как вернуть ту преемственность веры, которая была в России
Я часто еще думаю о том, как вернуть ту преемственность веры, которая была в России. Но, Господи, я не знаю, как вернуть, если бабушки приезжают в монастырь все до одной в брюках. И внуки-то мало кому стали нужны. Чаще видишь бабушку с собачкой, чем с внуком. Какая преемственность, если те же бабушки сами ничего не знают! И детки сегодня ведь даже не слышат сказок. А кто им должен их рассказывать? Бабушки всегда рассказывали. Я читала недавно православного педагога, по его словам, если не знают дети сказок, значит, у ребенка начинает развиваться шизофрения. Есть мифологический период в развитии малыша, и через этот период он должен пройти обязательно. Вот я столько сказок от своих бабушек знала, они такие редкие, их даже нигде не найдешь, не написаны они. Эти сказки – чудо просто. Я все это, конечно, деткам своим передала, внукам передала тоже. А вместо колыбельных я им всегда пела только молитвы, и это настолько в них вошло, что детки маленькие заходят ко мне со словами: «Бабушка, святого хлебца!» Вот!
Если бы еще другие бабушки так хоть немножечко делали. Потому что, знаете, бабушка – это же кто всегда была на Руси? Кладезь мудрости. Лежит на печке и всю семью духовно держит. Самый главный человек на печке лежит. И я вот помню до слова все сказки своих дедов и бабушек, и всю войну знаю, как будто я там воевала, потому что дед мне все-все рассказывал, а он же и в Сталинградской битве был, и на Курской дуге был, он все это прошел, он все знает, причем знает не так, как писали, а они видели и понимали всю подоплеку политики, и все, все. И я это помню. Я об этом всегда и в школе писала. А сейчас кто напишет? У нас одному ученику надо было написать сочинение о войне, а он сказал – войны не знаю, я там не был, писать не хочу, точка. Вот это страшно.
Вот мне и хочется написать православную педагогику еще, чтоб люди послушали.
– И сказки запишите.
– Сказки записать? Вот это идея! Я что-то как-то и не подумала…
Автор: Максим Васюнов, pravoslavie.ru