Как проходит причастие там, где лечат больных туберкулезом? Рассказывают священники, которые причащают в туберкулезном диспансере, следственном изоляторе и других сложных местах. Не боятся ли они приходить к тем, у кого открытая стадия заболевания?
«В СИЗО причащают всех, не спрашивая диагноза»
Протоиерей Сергий Киселев, старший священник СИЗО-1 УФСИН России по городу Москва:
— 25 лет тому назад я вошел в мир тюремного служения, а точнее, в Следственный изолятор №1, который в народе называют «Матросская Тишина». Это была середина 90-х годов, когда изолятор был переполнен, и буквально на одном квадратном метре стояло четыре человека.
«Матросская Тишина» — единственный следственный изолятор Москвы, в котором есть больница, которая принимает заключенных с разными видами тяжелых заболеваний, в том числе — с открытой формой туберкулеза. Это сотни людей.
В начале нулевых мы построили в СИЗО домовый храм в честь Воздвижения Креста Господня, где еженедельно совершаются богослужения. Сюда мы приводим желающих прикоснуться к Таинствам Церкви. Если люди по разным причинам не имеют возможности посетить храм, но хотят участвовать в Таинствах, священник идет в камеру или отдельно отведенное место и там исповедует, причащает. Мы причащаем всех желающих независимо от их болезней.
Все духовенство совершает свое служение по одному принципу: «По вере вашей да будет вам!» (Мф. 9:29). И могу сказать, что ни разу ни у священнослужителей, ни среди добровольцев не возникало последствий от соприкосновения с людьми, имеющими заболевания.
На Божественной Литургии мы всех причащаем из одной Чаши со Святыми Дарами одной лжицей, а потом эти Дары потребляем. То же самое происходит, когда мы с запасными Дарами идем в больничные камеры к тем, кто не может прийти в храм. После этого так же потребляем Святые Дары. Мы верим, что Святое Причастие никогда не передает ничего, кроме Благодати Божией.
У меня 7 детей, 10 внуков, и четверть века я несу послушание тюремного служения. И таких среди нашего тюремного духовенства много. В то же время, нужно отметить, что не каждый священнослужитель может выдержать нагрузку этого непростого служения, поэтому возникали случаи, когда некоторые не смогли его продолжить. В заключение хочется сказать, что данное служение держится и осуществляется только с твердой верой.
«Мы приходим к детям с открытой формой туберкулеза»
Протоиерей Евгений Милешкин, настоятель храма св. бессребреников Космы и Дамиана при Национальном институте рака в Киеве:
— Одно из моих служений — окормление детской городской туберкулезной больницы Киева. Там я служу уже около пяти лет. До этого туда приходили только волонтеры. Они как-то попросили причастить детишек. Мы договорились с руководством больницы, для богослужений специально выделили комнатку и оборудовали ее под храм. В этом храме мы служим, совершаем литургию, причащаем там детей.
Особенность детской туберкулезной больницы заключается в том, что детей с открытыми формами туберкулеза изолируют в боксы. Пациенты с закрытой формой не являются передатчиками палочки Коха. Кроме того, в больнице постоянно совершается дезинфекция и соблюдается санитарный режим. Поэтому концентрация туберкулезной палочки там не выше, чем в метро или в любом другом общественном месте. Если родители или сами дети, которые находятся в боксах, просят их причастить, мы делаем это, веруя, что причащение есть жизнь. Причащаем там именно индивидуально, а потом употребляем все содержимое Чаши.
Некоторое время назад причащал в боксе мальчика, который до больницы пономарничал. Он — церковный человек, который хотел причаститься. Сейчас он еще лечится, но уже не в боксе, так что на богослужения, которые проходят раз в две недели, приходит в храм и молится со всеми.
В этой больнице много детей с туберкулезом костей, они лежат в палатах, — обездвиженные, на растяжках — довольно долго, годы. И мы к ним постоянно приходим, чтобы их причастить.
Литургия — это самое самое важное, что может дать священник. Дети через ту особую молитвенную обстановку, которая создается только в храме на Литургии, и таинства причащения, прикасаются к иному, Горнему миру, становятся восприимчивы к Нему. Потому многие с радостью приходят на службы.
В туберкулезной больнице я служу два раза в месяц, основное мое служение — храм при Национальном институте рака. Понятно, что никак службы в этих больницах не пересекаются. Причем, туберкулезная больница находится в километрах 20 или 25 от Института рака. Так что риска, если даже я вдруг был в боксе у ребенка с открытой формой туберкулеза (что бывает не так часто), для пациентов Института нет. Если я чувствую себя неважно, даже если это признаки банальной простуды, прошу второго священника меня заменить — не хочу быть распространителем инфекции, тем более, для детей с ослабленным иммунитетом.
Да, наверное, когда мне в первый раз предстояло пойти к ребенку с открытой формой туберкулеза, по человеческой немощи было немного страшно. Но я понимаю, что священник — это тот, кто должен нести крест со всеми. Это моя обязанность, мое послушание, моя ответственность и я не могу избирательно приходить к людям. Если Господу будет угодно меня сохранить в качестве этого служения, то Он меня сохранит. Если не угодно — то не здесь, так в любом другом месте легко можно приобрести какую-нибудь болезнь. В том же метро ее получить гораздо легче…
«Я по светской профессии — врач и хорошо понимаю, что такое вирусы»
Священник Алексей Тимаков, настоятель храма свт. Николая при Центре борьбы с туберкулезом (ЦБТ), настоятель храма свт. Николая на Преображенском кладбище:
— В нашем храме свт. Николая при Центре Борьбы с Туберкулезом литургия, как правило, служится дважды — среди недели и в воскресенье. Приходят и пациенты, и бывшие больные, для которых храм стал родным, и медсестры. Обычно я исповедую по окончанию богослужения, а потом все, кто желает — причащаются. Я не спрашиваю у людей справки, не интересуюсь, какая у них форма заболевания, — все подходят к Чаше по очереди, в которую выстраиваются сами. На службе на этой неделе было человек 12 — 6 пациентов и 6 постоянных прихожан. Двое пациентов причащались впервые. Так бывает, человек заболеет и начинает по-другому относиться к жизни, к своему стоянию перед Богом. После того, как верующие подойдут к кресту, я в алтаре потребляю все, что остается в Чаше. Иногда меня вызывают в реанимацию. Опять-таки, какая у человека, нуждающегося в причастии, форма туберкулеза: открытая или закрытая, меня не интересует. Я иду к нему с походной Чашей. Если в ней осталось содержимое, я приношу в алтарь и — тоже все потребляю. И когда иду причащать детей, не интересуюсь формой заболевания.
Я по светской профессии — врач, окончил медицинский институт, проработал 18 лет на скорой помощи реаниматологом. И хорошо понимаю, что такое вирусные и инфекционные заболевания и как они передаются. И, если бы через Святые Дары можно было бы заразиться, то я бы уже точно заразился, да не только я.
Представьте себе, сколько людей приходит на богослужение в храм в спальном районе? Скажем, в 70-80-е годы, когда храмов было немного, они заполнялись до отказа. В те времена мой отец служил в храме святителя Николая в Кузнецах, там Великим постом было до 1500 причастников. Представляете, стоят два-три священника с Чашами, на каждого примерно по 450–550 прихожан. А потом все, что осталось, потребляют дьяконы и священники. А уж сколько народу приходит на патриаршие службы! Думаю, среди этого множества людей, пришедших в храм, немало тех, кто болен какой-либо инфекцией, и причащается! А потом священники и дьяконы, не смущаясь, потребляют все, и я не помню, чтобы кто-то заболел.
Для меня это как раз доказательство того, что там, в Чаше — Тело и Кровь Христовы. Литургия, пусть и в чем-то меняясь со временем, установилась 1700 лет назад святителями Василием Великим и Иоанном Златоустом. Вот уж 1700 лет священники причащают народ в любую невзгоду, в любую болезнь. Если бы инфекции передавались через Чашу, священники просто под воздействием инфекции исчезли, как биологический вид. То, что они остались здоровыми и не умерли, иначе, как чудом, я объяснить не могу. Со всем своим скептицизмом и некоторым цинизмом, которые присущи, наверное, всем медикам. В Чаше — жизнь.