Отвечает Ирина Лукьянова, педагог, мама двоих детей

Выть от одиночества — нормальное подростковое чувство. Вероятно, каждый через него должен пройти в этом возрасте, чтобы понять что-то очень важное о своей принадлежности к человеческому роду. Недаром лучшие произведения литературы для подростков — почти всегда о герое, который остро ощущает свою инакость.

Может быть, дело в том, что в этом возрасте мы впервые ощущаем себя людьми. Людьми, которые остро нуждаются в человеческой близости — и с горечью убеждаются в ее невозможности. Через это просто надо пройти — это такой же нормальный возрастной этап, как выпадение молочных зубов или дикие истерики у двухлеток, которые вдруг обнаруживают, что мир им неподвластен. Что не все получается, как хочется, что никто их не слушается, даже если очень грозно топать ногами и очень громко кричать. Это очень больно и тяжело — но так Господь вытесывает из нас людей.

Но «надо просто через это пройти» — слишком простой ответ на сложный вопрос. Пройти как?

Свое одиночество ощущает не только православная девушка в неверующей среде, но и неверующая в христианской. И читающий парень в нечитающей среде, и бедный среди богатых, и богатый среди бедных. Как жить в этой среде — совсем чужой, не принимающей? Можно, разумеется, сжать зубы, перетерпеть, можно искать близких по духу людей там, где они есть (благо сейчас хоть Интернет дает такую возможность, в моей юности такого не было).

В юности, когда все видится в черно-белом свете, и в культуре, где принято подчиняться и подчинять, кажется, что решения может быть только два: либо противостоять «им», либо адаптироваться и стать одним из «них». В обоих случаях «они» безусловно презренны. Но, замечает автор письма, «осуждать греховно». Вот тут нас подстерегает довольно скверная ловушка, в которую христиане исправно попадаются из века в век. Христианство ведь не в том состоит, чтобы бродить в юбке до полу с косой до пят, искоса наблюдать за своими ближними, которые ведут глупые разговоры и одеваются слишком вызывающе, и поджимать губы, потому что «осуждать греховно». Но если губы уже поджаты, даже если слово не сказано — ближних-то мы уже осудили. В ловушку-то уже поймались.

Как ведет себя христианин в совсем чужой, совсем недоброжелательной среде? Ну возьмем экстремальный случай, когда священники, монахини, миряне и те, кого принято было называть «церковниками» (в том числе, например, баптисты), попадали в лагеря за свою веру. Имеет, наверное, смысл, почитать в мемуарах о том, как они себя вели в ГУЛАГе, когда спали на соседних нарах с ворами в законе, о чем говорили с убежденными коммунистами. Или даже не о священниках и монахах, а обычных интеллигентных светских людях, которые оказывались в этой жестокой и страшной, насквозь аморальной среде. О чем говорили, о чем думали, какие неписаные правила признавали, а какие нет, как относились к ближним. Чем не занятие на долгие часы одиноких перемен? Почитать и найти для себя какие-то ориентиры: вот это мне годится, и это годится, вот так хочу уметь.

Христианство ведь состоит не в презрении к бездуховному ближнему, а в любви. Эти самые ближние, с которыми не о чем разговаривать, — у них у всех свои заботы, свои трагедии. У них болит горло, они ломают ноги, их бросают любимые, они ссорятся с родителями. Их может быть жалко. У них, даже самых неприятных, есть свои достоинства — и можно наблюдать за ними, чтобы чему-то научиться. У них бывают свои любимые стихи и любимая музыка — и, может быть, иногда от них можно что-то интересное узнать — или, наоборот, что-то интересное им подсказать. Но все это требует живого человеческого любопытства и доброжелательности, а не байронической позы.

Как реагировать, если одноклассники смеются над вашим нежеланием «взрослеть»?

Наконец, люди в самом деле бывают бесчеловечны, пусты, злы — и примеров таких мы тоже немало найдем в тех же мемуарах; бывает, что они давят в себе всякие зачатки человеческого — и тогда это тоже особая и важная внутренняя работа: наблюдать, исследовать, понимать, что происходит, что человек делает со своей душой, как разрушает в себе свою человеческую сущность и божественный образ — не для того, чтобы ставить ему оценки за духовность и вешать клеймо — гопник, обыватель, подлец, — а для того, чтобы в себе успеть это вовремя узнать. И чтобы различить в этом обывателе и гопнике его человеческую душу, разглядеть образ Божий.

Но если одноклассники, как это часто бывает с подростками, стремятся во что бы то ни стало приобщиться поскорее к взрослой жизни, попробовать все запретные плоды — а вы понимаете, что вам это не нужно?

А если они смеются над вашим нежеланием так взрослеть? Вот здесь верность себе и своим убеждениям, спокойная твердость — это лучше всего. «Я не хочу», «мне не надо», — этого достаточно.

Пожалуй, тут не нужно никаких объяснений: мое нежелание — достаточная причина, а спокойная уверенность, как правило, вызывает уважение. Проповедь обычно не работает: к проповеди обычно прислушиваются тогда, когда уважают проповедника; ваш ли это случай? Не нужна и другая крайность: не стоит высмеивать других и презрительно их обличать. Не стоит демонстрировать, что вы светлый эльф, а они убогие орки — нам нигде такого не заповедано.

Все остальное — вопросы прикладные.

Как одеваться?

Как угодно, насколько это согласуется с правилами школы и требованиями санитарии и гигиены. Одеваться так, как самой нравится и хочется, — в соответствии со своими убеждениями и финансовыми возможностями семьи. Это, в общем, абсолютно личное дело каждого. Христианство не требует ни хиджаба, ни непременной юбки до пят (среди моих женщин-коллег есть неверующие, которые носят юбки в пол, потому что им так нравится, и верующие, которые бегают на работу в джинсах).

Главное христианское требование в одежде (ну, за исключением требования к женщинам не одеваться по-мужски и на молитве покрывать голову) — не провоцировать других людей своей вызывающей сексуальностью.

К подросткам это, пожалуй, относится больше, чем к людям любого другого возраста: именно сейчас — время экспериментов и провокаций, которые часто не осознаются как провокации. Значит ли это, что в любой ситуации уместны макси-юбки, глухие воротники, длинные рукава и платки? За пределами храма — далеко не всегда. Впрочем, зависит от семьи.

Даже в рамках жестко заданных правил вполне возможно самовыражение. Современные подростки, с которыми я работаю, самовыражаются разнообразно: никого нельзя удивить ни зелеными дредами, ни стрижкой наголо, ни шляпой-котелком на девичьей голове, ни манерой одеваться во все черное… На улице я недавно видела очаровательную барышню в кедах, сарафане и небольшом кокошнике — и кокошник выглядел не по-дурацки, а стильно. Хотите выглядеть тургеневской девушкой — одевайтесь как тургеневская девушка. Убеждены, что православие требует аскезы, — соблюдайте строгость во внешнем облике. Хотите кокошник — носите кокошник, если умеете. Считаете, что вера не запрещает радоваться цветным штанам, — носите цветные штаны, но не делайте из цвета штанов, кокошника и длины юбок символа веры.

Что делать на переменах?

Если жизнь дает нам час лишнего времени, его стоит потратить с максимальной пользой и сделать то, что давным-давно собиралась, да все никак времени не хватало. Вот кто-то, например, клянется себе каждое утро читать правило, а не читает, потому что времени нет. А кто-то другой, например, второй год уже собирается ежедневно бегать по полчаса минимум, а лень. А кто-то третий уже давным-давно хочет прочитать «Братьев Карамазовых», да тоже все никак. Или вот хоть курс лекций по литературе на «Арзамасе» посмотреть, но тоже как-то недосуг… Время одиночества — или, лучше, уединения — обязательно нам нужно. Для внутреннего роста, для рефлексии, для разговоров с собой, с умными людьми через книги, для разговоров с Богом в молитве. Самое осмысленное общение не всегда требует большой веселой компании — наоборот, скорее, ее исключает.

О чем с «ними» разговаривать?

В молодости я преподавала английский язык и обнаружила, что в хороших учебниках языка обязательно есть неоднозначные темы для обсуждения — что-то такое, о чем все знают и у каждого есть свое мнение. Такие темы очень удобны для того, чтобы заставить класс увлеченно разговаривать по-английски; иногда доспоривать приходилось уже по-русски и на перемене. У людей, которые нас окружают, всегда есть свое мнение по тысяче вопросов — от ГМО до прививок, от полетов в космос до тенденций в моде, от современной литературы до жизни в других странах… Разумеется, есть темы совсем провокационные — вбрасываешь такую в мирно жужжащую компанию, как бутылку с коктейлем Молотова, и через пять минут там уже полыхает такое, что надо разнимать и растаскивать (все мы не раз наблюдали холивары в Сети и знаем, как это работает). Так что завязать диалог, если потратить некоторое время на поиск дискуссионных вопросов, — технически штука немудреная. Вопрос в том, чего мы, собственно, хотим от этого общения, какие цели ставим, чего ищем. Общение ради общения часто оборачивается утомительным пустословием.

В юности люди обычно ищут «понимания»; как правило, это значит, что другой человек со сходными убеждениями и интересами будет внимательно и заинтересованно обсуждать наше заветное. Строго говоря, это запрос на хорошего психотерапевта или идеальную маму. Ну или на вторую половинку. И если речь не об идеальной маме, которая любит ребенка просто потому, что он ее ребенок, и не о психотерапевте, — то для этого нужен искренний интерес к другому человеку.

Чего еще мы ждем от общения? Информации — мы можем что-то узнать. Другого взгляда на волнующую нас проблему. Сочувствия. Полезного совета.

Сама формулировка «мне не о чем с ними говорить» уже означает отказ от взаимодействия: мне не нужно от них ничего этого. А нужно ли, в самом деле?

С одной стороны — не означает ли этот отказ от взаимодействия с людьми вашего презрения к ним, совмещается ли это с христианством, суть которого — любовь?

А может быть, люди, среди которых вы проводите время, в самом деле решительно ничего не могут вам дать? Такое, к сожалению, иногда бывает (скажем, хрестоматийный вариант презираемого всеми гадкого утенка на птичьем дворе или откровенной травли). И если это так, не сигнал ли это, что вам необходимо сменить среду на более питательную для вас? Или хотя бы поискать вне­школьные занятия, где эта среда возможна? Или эта среда есть в вашем храме?

Что делать, если чувствуешь себя неполноценным?

А вот это непростой и не прикладной вопрос. И на него ответить трудно, потому что надо понимать, откуда, из чего оно берется, это чувство собственной неполноценности. Из своей инакости? А в чем она состоит, эта инакость? Попробую угадать. Может быть, в полной неспособности вписаться в социум: не может же быть, что все идут не в ногу, одна я в ногу? Значит, это со мной что-то не так? Может быть, в неумении быть с людьми своего возраста, понимать их, разбираться в них, жить одними интересами с ними. Может быть, в замкнутости и склонности к саморефлексии; в обилии вопросов, на которые не знаешь ответа и которые до такой степени некому задать, что пишешь в журнал. Может быть, во внутреннем ощущении тоски и душевной боли, через которую рано или поздно проходит всякий человек в подростковом возрасте.

Чем это лечится? Отчасти взрослением: острые углы мира, о которые так больно бьешься в юности, становятся известны и привычны. Отчасти приобретением привычки прислушиваться к другим людям, интересоваться ими, понимать и слышать их — а не только свою душевную боль. Отчасти — внимательной и серьезной работой со своим внутренним миром: приводить его в порядок гораздо интереснее и важнее, чем подбирать гардероб. Отчасти — сменой среды (потому так важно внимательно и вдумчиво выбирать вуз).

И стоит помнить, конечно, что в Господе неполноценной быть просто невозможно, потому что Он — источник полноты; потому что если негде взять любви, смысла, сил, то — вот где — в Господе.

Автор: Ирина Лукьянова, журнал «Фома»