Встреча с Христом или копирование форм?
— Мы привыкли в неофитстве видеть прекрасный романтический начальный период христианства. Но это все-таки относится не к нашей исторической ситуации, а к тому самому периоду, когда действительно рождалось христианство, как рождалась тогда и Церковь. И неофитство прошлых тысячелетий совершенно не похоже на наше неофитство, потому что Церковь об этом неофитстве благополучно забыла — в течение многих-многих веков она не нуждалась в неофитах и, собственно, никаких неофитов там не было.
Все развивалось совершенно традиционно, без проблем, из рода в род накапливались и передавались какие-то слои местных традиций, пока в России все не рухнуло.
Протоиерей Алексий Уминский
Неофитство появилось в момент разрушения Советского Союза, Берлинской стены и всего такого прочего, что подспудно нами воспринималось как разрушение основ, каких-то фундаментов, на которых мы привыкли находиться.
И поэтому наше неофитство заключилось не только в том, чтобы радостно смотреть на открывшегося для нас Христа, но и в том, чтобы прежде всего сделать упор на копирование всех прочих форм, на поиски града Китежа, на Святую Русь, на репринтные издания — на то, чтобы повторить, как это было раньше, или узнать, как это на Афоне бывает или у тех, кто эту традицию хранил.
И все неофитство делает упор на то, как ту традицию, которую кто-то хранил, взять и перетащить в наши новые условия. И это, конечно, для нас отнюдь не является чем-то хорошим и радостным. На самом деле был совершенно удивительный период какого-то нового творения, свободы и узнавания нашей Церкви, рождения нашей Церкви в нас, но мы просто не знали, как это бывает, и поэтому ориентировались на какие-то образцы, которые сейчас торжествуют в нашей Церкви, в наших приходах и главное — в наших умах.
Эти образцы настолько прочные, что шаг влево, шаг вправо воспринимаются как побег и ужас: «А вдруг это прелесть? А вдруг это что-то не то?»
Ты как живой христианин задаешь вопросы и думаешь: «Нет, наверное, так нельзя, так неправильно, так не получится». И действительно, подтверждение этому мы находим в приходской практике, которая сложилась за последние десятилетия в России. Последнее время стало чуть-чуть что-то меняться, но до этого все было очень строго.
Ты приходишь в храм, священник тебя спрашивает, все ли ты читал перед Причастием, знаешь ли ты все каноны, и нет никаких вариантов. У тебя есть только один молитвослов, который ты покупаешь в приходской лавке: он чуть больше, чуть меньше, иногда бывает молитвослов с переводом на русский язык, что не имеет абсолютно никакого значения. Ну на русском так на русском, какая разница? Дело же не в этом.
Или ты видишь какие-то сокращенные молитвословы и думаешь: «А правильно ли это? В этом молитвослове не хватает таких-то молитв. А может быть, надо все-таки, чтобы их хватало?» И так далее, у тебя есть только молитвослов, акафистники, канонники — и нет никаких других форм молитв, на которые ты мог опереться.
При этом общая практика заключается в том, чтобы как раз делать то, что делают все. Тебе дают установленную форму, в которой ты начинаешь читать утренние молитвы, а потом каешься: «Я сокращаю».
Если человек не вычитывает все утренние молитвы, а сокращает, это уже вопрос покаяния и греха. Но на самом деле это безумие и наша трагедия, потому что мы начинаем относиться к форме как к самой молитве.
Прочитал все молитвенные правила и говоришь: «Фуух!..»
То же самое начинается с правилом ко Причастию. И люди всерьез размышляют: «А вот в таких-то указаниях пишется, что, когда готовишься к Причастию, надо прочитать акафист Иисусу Сладчайшему и Богородице, а в некоторых не говорится. Читать или не читать? Как будет правильно?» Как будто вопрос подготовки — это вычитывание правила.
Ну и вся молитва у человека от его юности до его кончины заключается в этом самом молитвослове. Это то, что нам дало наше неофитство. Вместо свободы, юношеских сил и желаний — огромная ревность неофитства ушла на узнавание этих традиций и слепое их копирование и тиражирование.
Я думаю, что неофитство — это очень плохо и надо из него как можно скорее выходить во взрослость, в духовный рост, свободу, самостоятельность, ответственность.
Это при том, что одновременно христиане читают поучения святых отцов о молитве, где говорится все ровно наоборот: Иоанн Кронштадтский, Игнатий Брянчанинов и все другие. Зачем тебе так много читать молитв, лучше пять слов произнеси Богу от сердца. Это у Игнатия Брянчанинова есть поучение «О молитве». Очень даже вразумительное. Хотя не все у него я принимаю, но это поучение совершенно замечательное. Он пишет дальше в этом поучении: как Господь повелевает относиться к субботе — что суббота для человека, а не человек для субботы, — то же самое надо отнести к молитвенному правилу. Не ты для молитвенного правила, а молитвенное правило для тебя.
Оно не должно становиться препятствием между тобой и Богом, что происходит в нашей жизни постоянно. Вдруг молитвенное правило встает либо как шлагбаум, который священник поднимает перед тобой, когда ты приходишь к Причастию — хотя какое отношение имеет молитвенное правило к Причастию, непонятно, — либо это становится каким-то спортом, тебе все время надо брать новую высоту или планку.
Когда ты наконец прочитал все молитвенные правила, ты говоришь: «Фуух!..» Ну это нормально, скажите? Для нас это нормально, потому что мы привыкли, и нам даже в голову не приходит, что это вызывает только смех.
Ну действительно, разве о такой молитве говорит Господь? Конечно, слава Богу, что мы еще не в старообрядческой среде, потому что так называемых правильных канонов к Причастию там 28, плюс повечерье и так далее и тому подобное.
И вот это правило к Причастию, давайте к нему вернемся. Эти 11 длинных-предлинных и не очень длинных молитв — они все об одном и том же. Вот каждая молитва все время только одно и то же говорит, там даже разницы никакой нет. По сути: ослаби, остави, прости, недостоин, чтобы я причастился, — и в общем все. Две-три темы, которые мы из раза в раз повторяем. Зачем? А вот, третья тема — не в суд или во осуждение. Все, больше ничего.
В каноне к Причастию, правда, побольше живых тем, он поосмысленнее, а вот эти 11 длиннющих молитв, которые мы еще и детям даем почитать перед Причастием. Особенно я умиляюсь, когда дети десятилетние читают: «От скверных устен, от мерзкаго сердца, от души осквернены…»
Говорить с Богом сам от себя
Поэтому все-таки пришло время нам всем задуматься о нашей молитве и вернуться к тому, что говорят святые отцы. У них есть одна очень важная мысль:
Если ты хочешь что-то узнать о Боге, ты можешь прочесть о Нем какие-то философские книжки. Но если ты хочешь узнать Бога, ты должен молиться. Никаким иным образом ты Бога не познаешь. И вот здесь молитвенное правило — утренние, вечерние молитвы и молитвы к Причастию — ровно ничего тебе не даст, пока ты не начнешь с Богом говорить сам от себя.
И только в этот самый момент, когда ты станешь так молиться — может быть, понемножку, с трудом находя слова, — тогда вдруг что-то до тебя начнет доходить. С этого начинается вера.
И когда Евагрий в «Добротолюбии» пишет, что богослов — тот, кто молится, он имеет в виду именно это. Когда человек начинает по-настоящему с Богом разговаривать, он начинает Бога понимать, принимать, слышать, чувствовать. «Чувствовать» — здесь тоже очень важное слово, потому что чувствовать у нас в христианстве как-то неприлично. Чувства у нас все время как-то под подозрением находятся, мы боимся прелести, хотя никто не объясняет, что такое прелесть.
Прелесть — это некая экзальтация, иллюзорность, она всегда плоха, потому что находится на грани психического заболевания. Но человек не бесчувственное существо. Апостол Павел говорит: «В вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе». А как их приобрести? Их надо убивать? Как-то проверять? Или их надо приобретать через молитву?
Бывают бесчувственные молитвы, но это очень плохо. Для каждого человека, который молится бесчувственно, это большая внутренняя проблема — он не может понять, что же с ним не так, если он не может сказать Богу живого слова.
Протоиерей Алексий Уминский, pravmir.ru