Как появились христиане

  

Собственно, известие о воскресении Христа и есть самая главная «хорошая но­вость», добрая весть, о которой рассказывали первые христиане, так называ­емые апостолы — посланцы, направленные уже воскресшим Иисусом ко всем народам для крещения и научения. Воскресение Христа служит главным гаран­том верности указанного Им пути, цель которого — преодоление смерти и дос­ти­жение некоего особого блаженного состояния, которое обычно называется «жизнь будущего века».

Многие религии и философские школы учили, что смерть не является финалом существования человека, но уникальность христианства проявляется в том, что оно говорит не просто о бессмертии души, но предполагает и воскресение тела, что было своего рода переворотом в философском сознании. Само по себе теле­сное воскресение не означает еще дальнейшего блаженства, потому что воскре­сение произойдет абсолютно со всеми, но далеко не все будут удостоены права продолжить жизнь с Богом в Царстве Небесном. Туда их отведет лично Иисус через Страшный суд после второго пришествия. Целью Страшного суда будет вовсе не наказание недостойных, но их отбор, отбраковка. Ведь в том и состоит главная проблема нынешнего мира, века сего, что человек далеко не соверше­нен, делает много глупого, злого, недостойного того божественного образа, по которому он был создан в начале творения.

И суть, и ступени этой человеческой деградации образно описаны в первой кни­­ге Ветхого Завета — Книге Бытия, где Адам и Ева не просто ослушались Бога, но попытались свалить вину на другого, за что лишились красивой рай­­ской жизни. Сын Адама и Евы Каин из зависти убил родного брата и вновь сол­гал Богу: «Разве я сторож брату моему?»   — то есть сделал вид, что вообще ни при чем. Короче говоря, человечество покатилось по наклонной плоскости, так что в какой-то момент даже пришлось радикально сократить численность людей в ходе Великого потопа.

Не желая силой принуждать людей к исправлению, поскольку человек создан свободным, Бог то и дело посылал людям подсказки. Но ни послушание Авра­ама, ни законы, данные Моисею, ни основание царства Израильского и строи­тельство Храма в Иерусалиме — ничто из этого не помогло радикально испра­вить ситуацию. Израиль — народ, избранный Богом для исправления всего чело­вечества — то и дело впадал в заблуждения, увлекался языческими рели­гиями, а в конце концов вообще подменил праведность, то есть искреннюю любовь к Богу и стремление к совершенству, простой формальной системой соблю­дения ритуалов — то, что в Новом Завете описывается через понятие фари­­сейства. Пророки неустанно обличали Израиль, но и обнадеживали при­ше­ствием истинного Царя, который установит всемирное господство бого­избран­ного народа.

Наступило тяжелое для всех иудеев время, которое обычно называют ожида­нием Мессии. Вокруг политических событий, которые тогда происходили, было очень много религиозных чаяний иудейского народа. Дело в том, что рели­гия, которая основана на Пятикнижии Моисея и основателем которой в полном смысле слова можно назвать Авраама, учит о том, что в конце времен, когда иудеи будут претерпевать очень тяжелые унижения со стороны языч­ни­ков, явится Мессия. Он спасет Израиль и восстановит его величие, его могу­щество. И ожидания Мессии основаны в значительной степени и на Книге про­рока Даниила, где был указан примерный срок, когда случится это событие: через семьдесят седмин, то есть 490 лет, после восстановления разрушенного Иерусалима, а это случилось в середине V века до н. э. при Артаксерксе I.

И вот в начале века, который мы считаем I веком н. э., семьдесят седмин исте­кали, и все с ужасом и надеждой ждали прихода этого загадоч­ного, мистиче­ского Царя. К этому времени в Иудее уцелело от древнего Изра­иля только одно колено — Иудино, и еще несколько останков других колен. Но именно Иудей­ское царство в это время выражало собой Израиль, его чая­ния, но в это время оно переживало тяжелые времена, клонилось к упадку. Дело в том, что на пре­стол Иудейского царства сел царь Ирод, который был идумеем   по происхо­жде­нию, а после его смерти Иудея оказалась вообще расколота и подчинена могущественной Римской империи. И трудно было найти менее подходящие условия для установления господства Израиля, но все иудеи ждали чуда и гото­вились к наступлению решающей битвы добра и зла.

Многие для этого уходили в пустыню; люди массами собирались вокруг бродя­чих проповедников, учителей. Обеспокоенные официальные религиозные лиде­­ры во главе с первосвященником и местные царьки, подчиненные Риму, пытались контролировать ситуацию, избавляясь от наиболее популярных народных вождей. Одним из представителей этого типа бродячих проповед­ни­ков, очень популярных среди простонародья Израиля, был Иоанн Крести­тель. После казни Иоанна Крестителя прошло почти незамеченным выделение из числа его последователей (которые верили в то, что для того, чтобы Израиль вновь обрел могущество, необходимо очищение от грехов и от преступлений, символом которого было крещение — омовение в водах реки Иордан) неболь­шой группы во главе с Иисусом, сыном Иосифа, жителем города Назарет в Гали­лее.

Галилея была в Израиле достаточно отдаленной дикой областью: это горная провинция, славившаяся прежде всего своими разбойниками. Но вскоре Иисус из Назарета заставил говорить о себе весь Иерусалим. Его необычные способ­ности (в первую очередь целительский дар) привлекали все больше и больше людей, его проповеди собирали тысячи слушателей. И когда Иисус приходил в Иерусалим на Пасху, вокруг него собирались целые толпы последователей.

Надо сказать, что проповедь Иисуса была, по обычаю пророческих речений, достаточно сложна для восприятия. Это были притчи, иносказательные рас­сказы, наполненные многими уровнями смыслов и зашифрованные таинст­вен­ными кодами. Слушатели понимали в проповедях Иисуса не всё. Многие плохо понятны нам и теперь, после многих веков толкований и разъяснений. Но все-таки основа нового учения, сформулированная в Нагорной проповеди  , пре­дельно ясна. По сути, это развернутый и усиленный вариант знаменитых запо­ведей Моисея, где планка ставится еще выше: не просто не убий, но и не гне­­вайся; не просто не прелюбодействуй, но даже не смотри на жен­щину с похо­тью; не просто помогай людям, но делай это тайно; не просто люби бли­жнего, но люби и дальнего, не только друга, но и ненавидящего тебя. Таким образом, получается, что те заповеди, те жизненные принципы, которые уста­навливает Иисус для своих последователей, оказываются весьма тяжелы для исполнения. И, по сути дела, люди того времени воспринимали их как запо­веди последних времен, то есть заповеди, исполнять которые в обычной жизни невозможно. Но поскольку явление Мессии связывалось в представлениях того времени еще и с какими-то космическими событиями, с неким концом времен, то такое ду­ховное напряжение казалось, в принципе, вполне возможным.

«Тайная вечеря», фреска XIII в. в пещерной церкви, Каппадокия. Тело Христово в Граале изображено в виде рыбы

И подлинным счастьем, подлинным блаженством в христианстве обладают вовсе не те, кому улыбается судьба, но люди, которые в обычном обществе отнюдь не считаются счастливцами: нищие, плачущие, кроткие, правдоиска­тели, милостивые, миро­творцы. И самое важное, что сами последователи Хри­ста Его проповедями под­го­тавливаются к тому, что их будут поносить и пре­сле­довать. Вот такая мак­си­малистская и как бы асоциальная программа (некий вызов обществу и гос­под­ствующим нравам, моральным ценностям) оказалась удивительным обра­зом востребована в то время. И не только многие из иудеев, но даже и так назы­ваемые язычники (то есть, попросту говоря, ино­странцы, иноверцы, пре­жде всего греки с философским образованием, люди высокораз­витые), узнав о такой этической программе, о таком большом не про­сто рели­гиозном, но и со­циальном проекте, усмотрели в ней спаситель­ную дорогу для того, чтобы вытащить мир из того омута проблем, в котором он оказался на рубеже двух эр.

Но нельзя забывать, что христианство — это не просто учение, но и религия, то есть убеждение в божественности Христа как Сына Божия. Тут следует ска­зать, что для правоверного иудея не было более нестерпимого богохульства, чем утверждать, что единый и всемогущий Творец, невидимый всесильный Бог, может иметь сына и послать его на землю. Обычно такого рода фантазии любили распространять язычники, греки: это у них мифические боги то и дело сходили с Олимпа, принимали человеческий облик и даже рождали детей-полубогов. И во времена эллинизма, то есть после Александра Македонского, эллинистические монархи и римские императоры часто примеряли на себя этот божественный антураж и, начиная с самого Александра, воображали себя или сыновьями богов, или даже просто богами. Так что, например, император Август, которого римляне обожествили и назвали по-латыни еще достаточно скромным эпитетом divus («божественный»), как и его отца, уже по-гречески называется просто богом, и мы видим на эпиграфике Августа — «Бог, Сын Божий». И вот такой цинизм религиозного почитания политиков, доведенного до обожения пресмыкательства перед властителями мира сего, был глубоко чужд иудейской религии с ее строгим, жестким монотеизмом и глубоким пре­зрением к политике вообще, тем более к политике языческой и римской. Пра­воверный иудей мог назвать Бога отцом, но лишь в переносном смысле — как Творца всего рода человеческого. Тем не менее Иисус из Назарета в своих про­поведях шел дальше. Он, конечно, не называл себя напрямую Богом, но вот его слова из Евангелий: «Видевший Меня видел Отца», «Я и Отец — одно», «Отец во Мне, и я в Нем». И когда на вопрос «А вы за кого почитаете Меня?», адресо­ванный ученикам, Симон Петр ответил: «Ты — Христос, Сын Бога Живаго», Иисус сказал: «Не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на не­бе­­­сах». Для иудеев, осо­бенно укорененных в традиции — книжников, фари­сеев, — это было уже слиш­ком. Ревнители чистоты учения и религиозные официальные власти начали охоту за проповедником.

Между тем слава Иисуса росла не по дням, а по часам, и накануне очередной Пасхи — дата которой до сих пор остается спорной: это или 30, или 33 год, — во время, когда вся Иудея от мала до велика стекалась в Иерусалим, Иисус снова заставил говорить о себе. Во-первых, в субботу за неделю до Пасхи он, по слухам, воскресил умершего несколько дней назад Лазаря из Вифании. В понедельник устроил настоящий разгром на территории Иерусалимского храма, бичами разогнав расположившихся там накануне праздника торговцев. В этот момент чаша терпения переполнилась, и в среду на совете у перво­свя­щенника было принято решение устранить ставшего опасным проповед­ника. Вечером в четверг Иисус был схвачен, преданный одним из своих уче­ников, Иудой, а в пятницу казнен: по иудейским законам — за богохульство, по рим­ским — за мятеж и провозглашение себя Царем. Вспомнили о его имено­вании помазанником, то есть царем, а ревнивый император Тиберий очень не любил мятежников, поэтому римский наместник Иудеи Понтий Пилат, который соби­рался было отпустить показавшегося ему совершенно невинным пропо­вед­ника, попал в очень сложную ситуацию: когда он заколебался, иудеи мягко намекнули ему, что друзья кесаря так не поступают и что «нет у нас другого царя, кроме кесаря». Пилат попытался предоставить право отпустить Иисуса самим иудеям, поскольку такая традиция существовала на праздник Пасхи, но народ иудейский предпочел отпустить разбойника, а об Иисусе кричал: «Распни, распни его!» Таким образом, Иисус Христос, пришедший к Израилю как его Царь, был отвергнут Израилем, но, как это ни удивительно, его уче­ние было воспринято за пределами Иудеи, в эллинистическом мире.

Проповедь Евангелия ­(благовестия о воскресении Христа, которое произошло на третий день после его распятия) быстро захлестнула весь римский Восток, а потом и всю Римскую империю. И идеальной почвой для такого распростра­нения оказалась эллинистическая культура.

Вот об этом феномене стоит сказать несколько слов. Дело в том, что элли­низм — явление, которое политически связывают с империей, с державой Александра Великого и его наследников, государствами диадохов  , — в куль­турном смысле распространяется и на римское время, так называемую позд­нюю Античность. ­­В чем феномен эллинизма? Это первая в истории челове­чества массовая культура, главные элементы которой — всеобщая образован­ность, школа, наука, грамотность. Это прежде всего культура, связанная с пи­саными текстами.­­

По мере развития эллинизма и его проникновения за пределы собственно гре­ческого мира (а проник он на огромные пространства — от Гибралтара до Па­ми­ра и Индии) на всей этой территории распространялся греческий язык, греческий алфавит и само увлечение литературой, книгами. Но вся эта колос­сальная школьная и научная система, вся эта технология культуры базирова­лась на весьма архаичных текстах, которые можно проследить через поэмы Гомера к древним греческим мифологическим сказаниям об олимпий­ских богах. И вот как раз в эпоху поздней Античности существовал огромный запрос на то, чтобы восполнить лакуну смыслов, чтобы в систему, которая прекрасно умела распространять знание, поместить само это знание, сами смыслы, то есть истину. А философские школы, которых было достаточно много в элли­ни­стическом мире, предлагали эту истину каждая свою. Это привело к агно­сти­цизму, представлению о том, что истина как таковая — вещь относитель­ная, что она у каждого своя. Знаменитый вопрос Пилата Христу «Что есть исти­на?» как раз и показывает нам такого человека античного мира — высоко­культурного, но разуверившегося в возможности постижения истинного зна­ния, истины о мире. Как раз именно этот запрос оказался в уди­ви­­тельном сопряжении с проповедью Евангелия.

Евангелие, или, по-гречески, «благая весть», — это то, что рассказывали апо­сто­лы по всем странам, куда они отправлялись для проповеди, рассказывали о воскре­сении Христа и о Его заповедях. И, по сути дела, благая весть состояла в том, что истина существует, что уже во многих религиозных школах и фило­софских системах постулирующееся бессмертие человеческой души — это не какие-то отдаленные и достаточно абстрактные идеи, а совершенно дока­зуемый и, более того, не только на душу, но и на тело распространяющийся феномен. То есть воскресение Христа демонстрирует как историческое событие истину бессмер­тия человека, то, к чему стремились и древние религии, и все философские школы, — обретение истинной жизни в веках, жизни, на которую не распро­стра­няются недостатки, недуги и несовершенства мира сего. Но для обретения этой жизни, жизни будущего века, согласно христианскому учению, необхо­дима очень серьезная внутренняя работа.

Апостолы направили свои стопы не только в Грецию и Рим, но и в Египет, Си­рию, Армению, Грузию, Персию, Индию, и к III веку христианство можно было без преувеличения назвать одной из самых популярных религий всей ойкуме­ны, как называли тогда культурное пространство. Римское государство сразу же приняло христианство в штыки. Римляне мало интересовались тради­циями покоренных народов и проводили довольно толерантную религиозную политику, но христианские общины были больше похожи на общественные объединения, чем на религиозные союзы, а вот здесь раннеимперское законо­дательство было неумолимо. Христианство воспринималось как социально опасное явление, тем более что христиане собирались втайне, ночами, по ката­комбам, среди могил, и сквозь закрытые двери до случайных слушателей дохо­дили смутные возгласы о взаимной любви, о вкушении Тела и Крови, и бурное воображение римских обывателей охотно достраивало душераздирающую картину кровавых оргий. Но самое главное — христиане отказывались почитать императора.

Культ императора был стержнем римской государственной системы, а от хри­стиан — хотя они и уважали власти всех уровней, соблюдали гражданские зако­ны и были, можно сказать, образцовыми гражданами — нельзя было добиться никакими пытками, чтобы они оказывали императору религиозное поклоне­ние, приносили ему жертву как некоему божественному гению. И надо сказать, что иудеи, как представители древней религии, пользовались приви­легией не совершать религиозное поклонение императору, но поскольку хри­стиане не могли сослаться на древность своей традиции, то римляне запрещали им испо­ведовать свое вероучение, запрещали их богослужение и, более того, подвергали их преследованиям.

Главных волн гонений было две. Одна связана с именем императора Деция, строгого ригориста, бывшего цензора, поставившего целью искоренить хри­стианство под корень и с этой целью устроившего настоящую ревизию всего населения империи. Все до единого, включая женщин и молодых людей, должны были принести справки о совершении священнодействий в честь императора; отказавшихся ждала смертная казнь. При этом человеколюбие императора предписывало всеми способами пытаться сохранить жизнь рим­ским гражданам, что привело к распространению самых изуверских пыток, поскольку христиан пытались вразумить и привести к послушанию, к послу­шанию главной имперской добродетели. Эффект гонений оказался неожи­данным: христиане массами шли на казнь и изумляли своей стойкостью пала­чей и зрителей. Более того, сам Деций кончил достаточно плохо: в одной из воен­­ных кампаний он просто утонул в придунайских болотах.

Продолживший его дело Валериан вообще попал в плен, что было еще более унизительно для римского императора. Это первый в истории император, кото­рый живым попал в плен к персам и до конца дней своих прислуживал шахиншаху, подсаживая его на коня. То есть гонения на христиан не вызвали очевидной радости среди олимпийских богов, Юпитер и Виктория от этого не стали благоволить римлянам больше. А вот отношение к христианам со сто­роны простых граждан резко изменилось, поскольку стойкое перенесение пы­ток все рассматривали примерно так же, как рассматривают поведение свиде­те­лей на суде: если человек под пытками дает показания, значит, показания верны. И неслучайно по-гречески древних мучеников христианской веры назы­вают «мартирос» — свидетелями. А свидетельствовали они как раз об истине своей веры.

Время от пленения императора Валериана до следующего, последнего боль­шо­го гонения, начавшегося при Диоклетиане (вторая половина III века), можно назвать эпохой настоящего бума христианства. Гонения утихли, некоторые императоры даже почитали Христа — правда, не как Бога, а как мудрого фило­софа; христианами становились торговцы, ремесленники, ученые, юристы, военные и гражданские чиновники; оно проникало во дворец.

К началу IV века христиан в империи стало так много, а положение их в армии и государстве — в элите общества — оказалось столь влиятельным, что сопра­ви­тель Диоклетиана, цезарь Галерий, уговорил его начать гонения и «очи­стить» империю от этой «опасной заразы». Результатом стало самое жестокое массовое гонение, так называемое Великое гонение Диоклетиана, охватившее главным образом восточные провинции, но и проникшее на западные. Погибли многие тысячи мучеников. Но гонение захлебнулось. Историк Церкви Евсевий Кесарийский, современник этих событий, пишет, что сами власти были выну­жде­ны подвергаться гонениям, поскольку многие губернаторы, градоначаль­ники, военные сами оказывались христианами, и эти жестокие меры вовсе не помо­гли навести порядок в империи. А инициатор гонения, сам Галерий, смертельно заболел, слег, пораженный некой формой гангрены, и на смертном одре он своим эдиктом разрешил христианам быть. Прямо так и записано: «Пусть будут христиане». И в 311 году, после трех столетий нелегального суще­ство­вания на территории Римской империи, христианство стало наконец дозволенной религией — religio licita. А уже через год преемник Галерия Флавий Валерий Константин (август, которого мы знаем как императора Константина Великого) уже сам обратился в христианство и своим эдиктом, изданным в 313 году в Медиолане, объявил в империи полную религиозную свободу, что в условиях того времени означало ни много ни мало одно — победу христиан­ского учения над Римским государством, над языческими религиями, и откры­ло новую эпоху в истории не только Римской империи, но и в истории всей европейской, а может быть, и мировой цивилизации, эпоху христианства.

Автор: историк Павел Кузенков

радиолекции на https://arzamas.academy/