Митрополит Вениамин (Федченков) (14.09.1880–04.10.1961) объясняет смысл праздника Обрезания Господня, а также причины того, почему этот день не стал торжеством, подобным Рождеству или Пасхе.
Двунадесятый ли это праздник?
Праздник Обрезания обычно проходит незаметно. И не знаешь, «двунадесятый» ли то праздник или нет. Пасха стоит выше и вне «двунадесятых» (тринадцатый праздник). Следовательно, остаются (по месяцам): Крещение, Сретение, Благовещение, Вход в Иерусалим, Вознесение, Троица с Духовым Днем, Преображение, Успение, Рождество Божией Матери, Воздвижение Креста, Введение во храм и Рождество Христово…
Итак, двенадцать. Ясно, что Обрезание не есть двунадесятый праздник; но он чтится.
Но почему же он проходит так незаметно? И вообще в этот день как-то не испытываешь ничего яркого и ясного. Причин этому несколько.
При великом свете праздника Рождества Господня и при грядущем Крещении, Богоявлении Троицы, – этот праздник Обрезания, утесненный между ними, теряется, как звезда при двух солнцах.
Ему даже времени нет: 31 декабря (по старому стилю. – Прим. ред) отдается Рождество; 2 января начинается уже предпразднство Крещения. А на Обрезание остается всего-навсего лишь один день: ни предпразднства, ни попразднства нет, только один день праздника. А к этому добавьте еще память такого великого светильника Церкви, как Василий Великий, почившего 1 января; торжество ему тоже ослабляет Обрезание.
А с Петра Великого, перенесшего «Новый год» с церковного празднования (1 сентября) на западное 1 января, люди знают этот день именно как Новый год, а не как Обрезание.
Может быть, даже многие и не знают этого праздника. Во всяком случае, в сознании верующих этот праздник – один из самых затененных. Точно и не праздник он для богомольцев.
Но нет ли причины и в самом существе праздника? Может быть, в нем мало праздничных элементов? Например, праздник Преполовения тоже проходит малозаметно… Ясно, что Обрезание как-то мало захватывает нашу душу по самому существу своему.
В чем же дело? Не пропускаем ли мы его?
Я раньше и не задумывался над смыслом Обрезания. Знал, конечно, что в этот, восьмой, день по рождении принесли Господа в храм Иерусалимский для совершения над ним ветхозаветного чина или таинства обрезания «крайней плоти». Помнил, что в Ветхом Завете это служило знамением заключения завета человека с Богом.
Видел и на иконах, как священник стоит пред обнаженным тельцем Младенца Господа с ножом, готовый произвести операцию обрезания плоти. После припоминал, что Господь очень строго требовал исполнения этого закона от иудеев, так что «обрезанный» считался Божиим, а «необрезанный» – язычником, как и у нас делили людей на крещеных и «нехристей», некрещеных… Сербы даже думают, что у некрещеных умерших младенцев и души нет; это я сам слышал от одной несчастной матери.
Но все это мне казалось лишь простым исполнением ветхозаветного обряда, не имеющим никакого отношения к нам, христианам. А быстрое мелькание праздника между двумя великими «богоявлениями», да еще «заваленное» «Новым годом» (не церковным празднованием) не давало времени вдуматься о смысл этого праздника.
Но уже одно то, что Господь благоволил принять обрезание (а обрезание в Ветхом Завете имело величайшее значение – как крещение у христиан), и, наконец, то, что Церковь установила этот праздник, заставляет задуматься. Может быть, что-либо да откроется нам? И уж во всяком случае узнаем, что мыслит Церковь в своих богослужениях.
Вот только в 1927 году, под первое января, я почувствовал одну сторону этого праздника. Это было в связи с решением вопроса об отношении моем к разделению митрополита Антония и митрополита Евлогия. Долго я мучился. Но, наконец, пришел к выводу: закон нужно исполнить. И это было как раз накануне праздника Обрезания.
И тогда у меня и промелькнула мысль о связи этого вопроса с кануном праздника «закона», когда и Господь, подчиняясь закону, исполнил чин обрезания. Это меня укрепило еще более. Сочетание же памяти святителя Василия Великого, этого законодавца церковного, управителя Церкви, еще лишний раз поддержало в принятом решении о законности. И с Афона пришло письмо с решением подчиниться законному главе Церкви, митрополиту Сергию – и в тот же самый день. А ведь ничто у Бога не случайно.
И тогда я подумал следующее. Тот, кто намерен жить по новым законам, тот сначала должен исполнить старые. Это покажет, что он действительно «законопослушный» человек, а не своеволец. Тот лишь имеет право устанавливать новое, кто исполнил старое.
Господь пришел установить Новый Закон, и Он необходимо должен был исполнить Ветхий. И вот Он с самого Своего рождения (обрезание – первое священнодействие после рождения) сразу же начинает исполнять закон. Законодавец первый подчиняется закону.
И после в службе я действительно усмотрел эту мысль и встретил постоянное употребление слова «закон». Но я не задумался тогда над тем, какое же это отношение имеет ко мне, к христианам вообще. Теперь продолжу это размышление. Если наш Господь исполнял закон, то и мы по примеру Его обязаны делать то же самое.
То есть прежде чем достигать высоких духовных созерцаний, мы обязаны сначала исполнять заповеди о делах; прежде чем молиться своими молитвами, нужно исполнять церковный чин; прежде чем дойти до свободы духа, нужно научиться дисциплине повиновения; прежде чем вступить в область благодати, нужно пройти еще закон; прежде чем достигнуть бесстрастия, нужно вести борьбу со страстьми и особенно с «собственной волею»; прежде чем дойти до совершенства любви, нужно научиться исполнять хоть повеления власти, Церкви (например, о постах); прежде чем войти в дух, во внутреннее, нужно сделать по букве, внешнее. Одним словом, прежде чем сделаться новозаветным человеком, нужно еще побороть в себе ветхого, то есть исполнить ветхозаветные требования.
Но далее: это лишь начало. Это лишь путь, который нужно перейти. Ведь остановиться на этом (законе, борьбе, букве) невозможно. И по очень простой причине. Ни закон, ни буква не спасают душу. Борьба в Ветхом Завете была бесплодна (Рим. 7:14–25).
Человек, застывший на этом, духовно омертвевает, как, например, иудеи, как наши староверы. Нужно достигнуть новозаветного состояния как совершенного, спасающего, свободного, подлинно духовного, а не мертвенно-обрядового. Действительно нужно войти в завет с Богом, а не формально внешне остановиться на букве, на обряде.
Однако прежде нужно пройти «школу» законничества, чтобы, во-первых, почувствовать, как она тяжела (операция «обрезания» своей воли), во-вторых, – понять, что мы своими грехами заслужили ее, эту рабскую школу, в-третьих, (и это, может быть, самое главное) – опытно познать, что сама по себе школа закона (буквы, обрядов, даже и в христианстве) не достигает цели, не спасает, не утешает, не насыщает, не избавляет от зла.
И что, следовательно, нужно искать какого-то иного пути спасения. А это и есть благодать. Там лишь оживает духовно человек, получая «Духа Животворящего».
Вот и Господь, прежде чем получить в таинстве крещения благодать Святого Духа, нисшедшего в виде голубя, сначала исполняет закон. Так и нам, чтобы действительно сделаться благодатными, уже окончательно возродиться, нужно еще исполнять разные законы, каноны, «правила», «послушания», чины и так далее. Закон, следовательно, нужно исполнять сначала.
Но особенно это было важно для Христа Спасителя, воплотившегося от иудеев и начавшего Свое служение спасения с них именно.
Иудеи были чрезвычайные «законники». Ведь они и распяли-то Господа в конце концов потому, что Он представлялся им «противником» закона. «Разрушает закон, – кричали они против Него. – А сверх сего еще и Богом Себя делает». Это уж казалось им верхом беззакония.
Да и действительно, если бы Спаситель не был Истинным Богом на самом деле, то это было бы ужасным беззаконием! Апостол Павел даже самое неверие их во Христа приписывает их обрядовой ревности к букве закона; а цель закона – Христа – просмотрели (Рим. 10:3–4).
И потому всякому, кто (как Господь) хотел что-либо делать среди этого законнического народа, безусловно, необходимо было быть самому на высоте закона. Иначе они и слушать бы не стали. И Господь исполнил все предписания. И после Он вызывал иудеев на открытый вопрос «Кто может обвинить Меня в неправде?» (Ин. 8:46). Поэтому и обвинители Его не могли привести свидетельств нарушения Им закона. Тогда осталась уж одна вина:
– Ты ли Сын Божий?
– Да!
– Повинен смерти!
Так после и апостолы должны были считаться с этой законнической психологией евреев; и апостол Петр в Антиохии (Гал. 2), и апостол Павел делали это неоднократно. Последний обрезал ученика своего Тимофея, сына еврейки и грека, ради иудеев (Деян. 16:3), апостол Петр «лицемерил», будто бы в Антиохии (Гал. 2:11–20), хотя оба были против обрезания, даже евреев.
Обычаи – великая сила, особенно когда они основаны на религиозной почве.
И сами «родители» Господа – Иосиф и Пречистая Дева Мария – не могли иначе поступать, как только «по закону», будучи праведными евреями.
Так, следовательно, закон, данный Богом, нужно было исполнять уже и потому, что он сделался привычкою и у людей, у народа.
Вот я написал выше о том, что действительно нужно войти в завет с Богом, – и вдруг осенила меня новая мысль. А что это такое – «завет»? Если мы поймем это, нам тогда яснее будет смысл и ветхозаветного обрезания; и откроется смысл его и для христиан.
«Завет» означает связь, союз, уговор; но слова эти сухие, деловые, формальные. А слово «завет» означает внутреннюю, интимную, духовную, живую связь с Богом. «Завет» – это жизнь в Боге, жизнь для Бога, жизнь с Богом. Завет с Богом – это значит общение Бога с человеками, любовь Его к ним, жизнь в них. Вот что такое «завет».
А теперь ясны дальнейшие выводы. Еврей давал обет жить в Боге, а Бог – в нем. Да ведь это же главнейшая цель существования человеческого! Да ведь это же цель создания мира! Это задача избранного еврейского народа – сохранить связь с Богом! От этого отпал весь мир (фактически – и иудеи, и язычники: все согрешили и лишены славы Божией (Рим., гл. 3:23, ср. гл. 2). Потеряли живую связь с Богом. Восстановить ее, вступить в «Новый Завет» и пришел Господь Спаситель.
Люди исполняли символ (обрезание), а духа уже не имели: «Не то истинное обрезание, – говорит апостол Павел, – которое по телу, а которое в сердце духом» (Рим. 2:28, 29). О язычниках же и говорить нечего было!
И вот Господь несется «родителями» в храм и обрезанием Своим показывает, что нужно действительно восстановить завет, связь, жизнь с Богом. Это – первая задача; ее первую Он и исполняет. Вся остальная жизнь Его и служение являются осуществлением сей задачи. Смерть была лишь завершением дела Его.
Поэтому Он пред смертью и говорит: «В том заключается живот вечный, чтобы познали Тебя, Отца, и Меня, Которого Ты послал… Я явил им имя Твое (Ин. 17:3, 6)… Да будут все едино, как Ты во Мне и Я в Тебе; да будут и они в Нас. Я Тебя прославил. Дело совершил. Я явил им имя Твое и еще явлю. Пусть любовь, которою Ты Меня возлюбил, будет и с ними. И я с ними».
Это исполнение – духовное обрезание. Завет с Богом восстановлен: единение, любовь, жизнь с Богом.
А как это совершено? Двумя путями. Учением и делами, с одной стороны, Господь привел Своих учеников (как и нас теперь через Свое Евангелие приводит всегда) к Отцу и «показал им» Его, или “явил… имя” Его. А кроме сего – «посвящением Себя за них», как Он Сам говорит. А посвятить себя за кого-либо – это значит отдать себя вместо них, то есть принести в жертву, искупить на Кресте (17, 19). Но это уже пути к Завету. А задание, цель были приняты Господом в самом начале Его появления на свет – в чине обрезания… И всякий христианин имеет ту же цель – единение с Богом.
При обрезании давалось у евреев имя. Теперь открылось и это. Необычайно важно.
Как мы знаем из Евангелия (Лк. 2:21), при обрезании в восьмой день по рождении нарекали имя. Это делал обычно отец новорожденного (в храме), а раньше чаще всего называла мать. Так, Ева дала сама имя Каину, Лия – своим сыновьям, Иаков и Рахиль – Вениамину, Анна – Самуилу, мать и отец – Иоанну Предтече и т. п.
И если вы по Библии просмотрите хотя бы эти случаи, то легко увидите, что имена давались не случайно, а со значением. Обычно означалось осуществление чего-либо ожидаемого или предназначение рожденного и т. п.
Господь, как мы видели и знаем, пришел для того, чтобы восстановить порванный завет людей с Богом, живой завет – оживить людей или, как мы обычно говорим, спасти людей. Поэтому как же Его было иначе назвать, как не Спаситель?
Очевидно? Несомненно. А по-еврейски Спаситель (Иисус – греческое слово от еврейского) – Иехошуа (или сокращенно Иешуа, Иешу), что значит «Бог спасение его», или еще короче – «Бог Спаситель».
К обычному человеку это прилагалось в том смысле, что носящий это имя находится под особым покровом Божиим.
По отношению к Иисусу Христу также сие применимо. При крещении Отец возглашает: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, через Него и в Нем Мое благоволение» (Лк. 3:22), то есть Иисус Христос есть Бог.
Или иначе сказать: в имени Его сокращенно, словом, наименовано то, что совершалось делом, чином, обрядом – обрезанием, как знамением установления связи Бога с людьми. Дело Господа Иисуса Христа – в одном имени: Спаситель. Иисус – имя Ему. Как это и отрадно, и важно, и понятно!
Отсюда теперь понятно, что день обрезания Господня есть и день Его имени, или «именины».
Так новозаветное сплелось с ветхозаветным: пришел Спаситель «ветхого» человека, дабы сделать его «новым»; Ветхий Завет переходит в Новый. И теперь понятно, почему обрезание должно было быть первым праздником по Рождестве Христовом: здесь узел Ветхого и Нового Заветов, конец одного и начало другого.
Это определение всей последующей задачи: это, следовательно, нужно было обозначить в самом начале. Потому и праздник пришелся между Рождеством и Крещением. Не оттого лишь, что обрезание должно было совершаться в восьмой день, но и по смыслу, взаимоотношению событий: сначала рождение, потом означение Его служения, и уже потом выступление на проповедь – крещение.
Но сие именование, сии «именины» Господа Иисуса были сокровенны. Никто и не подозревал тогда исполнения смысла имени Иисус, кроме Иосифа и Марии. При рождении хоть были пастухи, волхвы; узнал Ирод, книжники и т. д. При Сретении будут праведный Симеон, Анна и другие в храме; равно и всем ожидающим избавления в Иерусалиме (Лк. 2:38), – говорила Анна пророчица.
А здесь – только Иосиф и Мария, да священник, совершивший обряд в храме… Именины Господни были тайны, сокровенны. И самый праздник – «спрятанный» между двумя другими великими событиями. Свои лишь… Так нам открывается, что нынешний праздник есть «день Иисусов».
Если Вознесение есть «день Спасов» – день Его как Обожествленного, Прославленного Сына Божия, как Бога, то нынешний день есть день Его по человечеству.
Ныне Господь принял на Себя человеческое имя как «Сын человеческий», ныне Он «вписался» в наше «гражданство» земное, чтобы потом приписать нас, при Вознесении, к гражданству Небесному.
Ныне особенно ясно, что Он – «наш», «нашего смешения», естества человеческого: Он и называется, как и все, Он еще Младенец – беспомощный, как и все, Он – видим пока именно как человек. Славы Божией не зрится еще в Нем. И обрезывается – плотски, человечески…
Мне это обрезание плоти раньше казалось слишком уж человеческим. Да! Но Он был именно совсем, совершенно, как и мы, Человеком.
Невольно приходит сравнение с нашими именинами. В прежнее время имя давалось тоже в восьмой день. И у нас имя дается родителями или крестным отцом. И у нас это «свой» семейный праздник. И у нас иногда давали имена по значению. А особенно – монашеские имена.
А теперь вывод: в день именин Господа нужно просить милостей у «Именуемого», про Которого апостол Павел говорит, что Бог Отец по Вознесении даровал «имя выше всякого имени, дабы о имени Иисусове всяко колено поклонилось: небесных, и земных, и преисподних; и всяк язык исповедал, что Господь Иисус Христос есть Господь во славу Бога Отца» (Фил. 2:9–11).
Значит, в сей день наречения имени Его и мы должны поклониться Ему как Господу, возблагодарить Его, что пришел ради нас, и просить главного, о чем говорит Его Имя и что делает Он в чине обрезания – спасти нас.
Иисусе Спасителю – спаси нас!
Иисусе Искупителю – к Отцу Твоему приведи нас!
Что такое обрезание?
Теперь мне хочется немного возвратиться к вопросу об установлении самого обряда обрезания в Ветхом Завете, к его истории, смыслу, форме… Все это ведь богоустановлено, следовательно, чрезвычайно важно…
Точно золотые россыпи открываешь. Зерно за зерном…
Вот как впервые говорится об этом в Слове Божием, в Библии (Быт. 17 гл.): Господь явился Аврааму и обещает ему, бездетному, произвести от него многие народы. И потому переменяет ему и имя из «Аврама» в «Авраама». И заключает с ним завет; и со всем потомством его, в завет вечен да буду тебe Бог, то есть буду твоим Богом, Близким. Дам тeбе землю и потомкам; и буду им Бог. А ты завет Мой соблюди: благоугождай Мною и будь непорочен.
И вот знамение этого завета: Обрежется от вас всякий мужеск пол, и обрежете плоть крайнюю вашу. И будет в знамение завета между Мною и вами. И младенец осми дней обрежется вам… И будет завет Мой на плоти вашей в завет вечен. Необрезанный же мужеский пол, еже не обрежет плоти своея крайния в день осмый, погубится душа та oт рода своего: яко завет Мой разори (10–14). И 99-летний старец Авраам со всею семьею обрезался в тот же день. И этот завет так строго исполнялся, что из-за нарушения его едва не погиб сам «друг Божий» Моисей.
Когда он после явления ему Бога на Хориве возвращался из Мадиамской земли в Египет для спасения народа и шел вместе с женою Сепфорою и сыном (а последний был необрезан; видно, мать жалела его и не хотела исполнять этого еврейского обычая, а отец, Моисей, не настоял по снисходительной нежности к жене), тогда Господь, терпевший это в чужой стране, не потерпел, когда Моисей шел к своим и притом с такою высокою Божьею целью. И явился Бог ночью на ночлег и хотел поразить Моисея смертью. В чем это выразилось – в Библии не говорится… Тогда жена взяла острый камень и обрезала сына своего… И Господь пощадил Моисея (Исх. 4:24–26). Так строго исполнялся Божий завет!
Спрашивается: какой смысл именно в этом символе? Обрезание говорит о смерти…
Крайняя плоть – путь жизни человеческой. В то же время – средоточие страстности. Значит, кто хочет иметь завет с Богом, тот должен свергнуть с себя страсти или грехи: жить непорочно. Поэтому у пророка Иеремии сказано: обрежитеся Богy вашему и обрежите жестокосердие ваше, мужие иудины, … да не изыдет, яко огнь, ярость Моя, и возгорится, и не будет угашаяй, ради лукавства начинаний ваших (Иерем. 4:4. То же св. Моисей говорит: Втор. 10:16).
Кто хочет иметь связь с Богом, должен отказаться от всего, даже от самой жизни своей: любить Бога, быть Ему преданным до смерти, всецело; как бы заранее предать себя на смерть Бога ради, или: принести себя в жертву. Умереть для себя и жить для Бога.
Таков сильный смысл этого обряда. А это ясно приводит нас к двум выводам: ко Кресту и к крещению.
Идея обрезания – идея крестного пути за Богом. Человечество внешне исполняло это, но внутренне евреи отошли от Бога…
А язычники и внешнего не творили. За это грозила гибель человечеству. И тогда Господь Иисус Христос взял крест человеческий на Себя – и предал Себя за людей смерти.
Так, следовательно, обрезание служило прообразом Голгофской Смерти. И, обрезываясь в восьмой день по рождении, Господь этим уже предсказывал Свою Искупительную Жертву. Обрезываясь человеческим обрезанием, Он брал на Себя грехи людей; и в Своей плоти показывал миру, что берется вместо них исполнить Закон быть непорочным в завете с Богом; а за их грехи умрет смертью. Так открывается связь обрезания с Искуплением.
Другая связь – с нашим крещением. Об этом апостол Павел совершенно ясно говорит в Послании к Колоссянам, где он сравнивает оба эти вида завета: обрезание ветхозаветное и крещение новозаветное. Там – обрезание плоти, здесь – обрезание сердца; там – рукодельное; здесь – нерукотворенное; но и там, и здесь – связь с Богом.
Здесь, в крещении, эта связь выражается только в ином обряде, но значение его то же: смерть ради Бога. Человек, погружаясь в воду, умирает (как бы в гробе опускается) для прежней греховной жизни, чтобы ожить верою и чистотою, жизнью новой, христианской.
Господь и принес этот новый путь: тайну крещения; и Сам крестился. Но сначала Он исполнил прообразовательный ветхозаветный обряд. Как и на Тайной Вечери вкушение ветхозаветного агнца Он перевел в Таинство Тела и Крови.
Кстати, сектанты говорят, что нельзя крестить детей младенцами, потому что они несознательны; но если восьмидневные еврейские младенцы по повелению Божию вступали в завет с Ним, то и крестить можно, ибо крещение заменило обрезание. И сюда же, к крещению, нужно присоединить и мысль о принятии на себя креста и нами. Как Спаситель, обрезываясь, принимал на Себя Крест, так и мы, крестясь, принимаем на себя обязательство нести крест своего искупления всю жизнь: пить Чашу, которую Он пил, и креститься крещением, которым Он крестился (Лк. 12:50. Мк. 10:38, 39). Таков глубокий смысл обрезания.
И понятно, почему евреи чрезвычайно держали его; и потому когда апостолы объявили обрезание ненужным (после Крещения и Искупления), то это страшно восстановило иудеев: им казалось, рушилось все! Это весьма похоже на то, как если бы теперь перестали креститься (что и есть уже во Франции, России и других странах)…
…Вступивши в связь с Богом, сделавшись – по общению хотя бы – членом Его Царства, человек уже – Божий; и потому ему и дается теперь «человеческое» имя, отличающее его от животных. А нередко и в самых именах отмечалась та или иная связь человека с Богом.
Особенно это видно у евреев, где Иегова (или иногда сокращенное Иего) весьма часто входит в состав имени: Иоанн – Божий милостивый дар (сербское имя Божидар); Гавриил – сила Божия; Мария (Мариам) – Превозвышенная, Великая (Богом); Иехония, Иоаким, Анна (сокращенное из Иоанны) – Благодатная и Миловидная и т. д.
Но почему завет и имя соединяются с крестом (обрезанием)? Потому что падший человек не иначе может возвратить утерянную связь с Богом, как уже через страдания при исполнении завета. Но поелику он, в конце концов, оказывается бессильным исполнить завет и заповеди, то его крест переходит на Сына Божия. И только после Его страдания люди становятся «чадами Божиими» и получают это славное имя, а Бог становится снова им Отцом.
Так, следовательно, наименование при обрезании указывало на то, что после Искупления Христом мы уже не принадлежим себе, ибо «откуплены» Кровью Его; и Он уже, как Господин, как Владетель наш, волен давать нам имена. Поэтому в христианстве даются имена при крещении или при предварительном моменте крещения – наречении имени – как бы подобном обручению пред свадьбою, или наречению во архиерея раньше хиротонии.
И Спаситель нарекся ранее Своего Крестного служения, уже взяв на Себя обязательство (дав «залог») спасти людей.
Источник: Митрополит Вениамин (Федченков). Письма о двунадесятых праздниках. М., 2004г. «Лепта»-«Скимен»