Николай Васильевич Гоголь (1809 — 1852)
Где-то на перепутьях европейских дорог, в 1845 г., Гоголь писал своему другу графу Александру Петровичу Толстому: «Нет выше званья, как монашеское, и да сподобит нас Бог надеть когда-нибудь простую ризу чернеца, так желанную душе моей, о которой уже и помышленье мне в радость. Но без зова Божьего этого не сделать. Чтобы приобресть право удалиться от мира, нужно уметь распроститься с миром… Нет, для вас так же, как и для меня, заперты двери желанной обители. Монастырь ваш — Россия!»
Трижды бывал в Оптиной Пустыни Николай Васильевич Гоголь. Есть свидетельства современников о том, что сюда он начал собираться ещё в середине 1840-х годов. Первый раз писатель побывал в монастыре в июне 1850 года. Затем в июне и сентябре 1851 года.
В первый свой приезд Николай Васильевич познакомился с преподобными старцами Моисеем и Макарием Оптинскими.
Существует предание, что отец Макарий Оптинский, обладавший даром прозорливости, предчувствовал приход Гоголя. Позже, старец Варсонофий рассказывал своим духовным детям: «Говорят, он был в то время в своей келии и, быстро ходя взад и вперёд, говорил бывшему с ним иноку: «Волнуется у меня что-то сердце. Точно что необыкновенное должно совершиться, точно ждёт оно кого-то». В это время докладывают, что пришёл Николай Васильевич Гоголь». Подробности их встречи остались в тайне. Но дальнейшие события жизни писателя и скорая его кончина говорят о том, что встреча эта была особой.
В монастыре Гоголь жил в скиту, в отдельном домике, чудом уцелевшем до наших дней. Писатель пребывал в благостном состоянии духа. Скит изнутри ограды был похож на сплошной цветник из редких, умело рассаженных и с любовью выращенных цветов и напоминал рай. К окружающей красоте добавлялись ветхозаветная тишина, утренний благовест и вечерний звон. Николай Васильевич гулял по окрестностям, собирал целебные травы, много читал.
Буквально на следующий день после отъезда из Оптиной, находясь под глубоким впечатлением от поездки, Гоголь писал оптинскому иеромонаху Филарету (бывшему наместнику Московского Новоспасского монастыря, проживавшему с 1843 года на покое в Оптиной): «Ради Самого Христа, молитесь обо мне, отец Филарет. Просите вашего достойного настоятеля, просите всю братию, просите всех, кто у вас усерднее молится и любит молиться, просите молитв обо мне. Путь мой труден; дело моё такого рода, что без ежеминутной, без ежечасной и без явной помощи Божией не может двинуться моё перо…». Спустя три недели, воспоминания о поездке все не отпускали душу писателя, в его письме графу А.К. Толстому есть такие удивительные строки: «Я заезжал… в Оптинскую Пустынь и навсегда унёс о ней воспоминание. Я думаю, на самой Афонской Горе не лучше. Благодать видимо там присутствует… Нигде я не видал таких монахов. С каждым из них, мне казалось, беседует все небесное…». В некоторых местах Гоголь очень категоричен: «Мне нужно ежеминутно, говорю вам, быть мыслями выше житейского дрязгу и на всяком месте своего странствия быть в Оптинской Пустыни». Можно предположить, что как раз где-то в это время, душа русского пророка навсегда простилась с миром, она, наконец, нашла своё земное пристанище. Последний круг «ада» замкнулся, забрезжил «рай»… Свершилось!
Не давая монашеских обетов целомудрия, нестяжания и послушания, он воплощал их в своем образе жизни. «Нищенство есть блаженство, которого еще не раскусил свет. Но кого Бог удостоил отведать его сладость и кто уже возлюбил истинно свою нищенскую сумку, тот не продаст ее ни за какие сокровища здешнего мира». Гоголь не имел своего дома и жил у друзей, — сегодня у одного, завтра у другого. Свою долю имения он отказал в пользу матери и остался нищим, — помогая при этом бедным студентам из средств, полученных за издание своих сочинений. Оставшееся после смерти Гоголя личное его имущество состояло из нескольких десятков рублей серебром, книг и старых вещей — а между тем созданный им фонд «на вспоможение бедным молодым людям, занимающимся наукою и искусством», составлял более двух с половиной тысяч рублей.