Письма из жизни — Вера, традиции, люди и судьбы

Жизнь после смерти. Рассказ свидетеля

Мой путь к Православию оказался нелегким и томительно долгим.

Я родилась во времена активного строительства «рая на земле», когда упорно внушалось, что Бога нет, а сама «религия – это опиум для народа». Более всего очернялось Православие. И в моей душе прочно укоренилось отношение к вере предков как к чему-то отсталому и примитивному.

Но вопрос, в чем смысл земного бытия, стал волновать меня довольно рано. И с детских лет я пыталась постичь тайны природы, изучая ее.
Потратив на это не один год, я не получила вразумительного ответа. Интуитивно я ощущала, что за материальным проявлением жизни стоит жизнь неведомая и, возможно, более разнообразная и сложная.

Я догадывалась, что внутренняя природа человека, его душа каким-то образом связаны с невидимой жизнью. Одно время я увлекалась психологией и философией. Но разнообразные теории не внушили мне доверия, и я перестала ими интересоваться.

На тот момент в моем сознании уже витало понятие «Творец», «Создатель». Но я упорно избегала понятия «Бог», которое ассоциировалось для меня с фанатизмом.
И в результате со всей безоглядностью окунулась в бескрайнее множество восточных верований, столь заманчиво обещающих открыть Истину. Вдруг я стала догадываться, что меня упорно «водят за нос», стараясь и вовсе увести от Истины.

Не полагаясь больше на свои силы, осознав лишь полное свое ничтожество перед Непостижимым, я взмолилась тогда ко Творцу со всей искренностью и отчаянием, переполнявшим меня:
«Господи, приведи меня к Себе! Укажи путь, ведущий к Тебе, Истине!..» С этого момента я только жила и дышала этой внутренней молитвой-мольбой.

И Господь услышал меня. И открыл путь к Себе. Я приняла святое Крещение. Вскоре православное вероисповедание, глубоко тронув меня, стало единственным смыслом жизни.
Но я, все более предаваясь бренной суетности, стала пренебрегать службами, забывая о Таинствах, так питающих и очищающих душу.
И что же было результатом? Все дары, данные мне милостью свыше, я так же неожиданно утратила. А внутренний покой сменило изнуряющее душу омрачение. Будто меня и вовсе не касалась благодать Божия.

К тому времени мне было уже сорок лет. А на руках поздний ребенок, которому всего пять с половиной лет. Нужно было заботиться о нем, кормить, одевать его.
И позабыв о самом главном — о спасении души, я целиком окунулась в бытовую круговерть.
Мое существование без Бога вновь стало походить на бессмысленный, суматошный бег, от которого я постоянно ощущала лишь неимоверную усталость.

На мое счастье, Господь вновь призрел на меня и услышал мой слабый, но отчаянный призыв. И на этот раз Он явил Свою безграничную милость.
Еще за день до этого, совсем не подозревая ни о чем, я все так же предавалась мирской суете. Я работала художником и старалась исполнить в срок большой заказ. Резко ухудшающееся состояние здоровья заставило меня по окончании работы сразу пойти к врачу.
Я давно не обращалась за медицинской помощью. И сухие слова хирурга: «Завтра срочно на операцию…» — явились для меня шоком. Внутри у меня все тут же похолодело. Вдруг вся моя жизнь, жизнь, в которой не было времени на то, чтобы остановиться и задуматься, неожиданно и резко остановилась, застыв перед ужасающей неизвестностью. «Как же я?.. Что же будет со мной? Что будет с моими близкими, с моим маленьким ребенком? — думала я. — Ведь операция предстоит под общим наркозом. А это означает немалую вероятность моей грешной душе навеки покинуть тело! С чем предстанет она пред Господом?..»

Разрешая финансовые трудности семьи, я работала день и ночь, совсем забывая о Боге. Уже более месяца я не посещала храм, не исповедовалась и не причащалась Святых Тайн. Накопившиеся нераскаянные грехи тяготили душу.
Но столь длительное непосещение храма я оправдывала перед своей ноющей совестью и перед Богом временными обстоятельствами, сильной усталостью и недостатком времени.

Со внезапным известием о предстоящем вся моя жизнь и ее ценности мгновенно переменились. И в эту длинную и мучительную ночь перед операцией я совсем не спала, думая о том, что наиболее важным и единственным для меня теперь осталось лишь спасение души.
Сознание своей греховности приводило в жгучее отчаяние. И внутри меня все горело мучительно сжигающим огнем.

С трудом дождавшись утра и оставив приготовления к больнице, я опрометью бросилась в знакомый монастырь к священнику, у которого раньше всегда исповедовалась, надеясь, что он не откажет мне в помощи.

К моему великому счастью, батюшка был в монастыре. Более часа я провела в сердечном раскаянии и плаче по своим грехам. Господь был так милостив, что не отказал мне и в Причастии Святых Тайн.

Мне сразу стало легче. Таинства сняли с моей омраченной души тяжкий груз. А наставления священника, который не утаил правды, настраивал меня на самое худшее, очень помогли мне справиться с животным страхом и правильно подготовить себя к операции. Наконец-то успокоившись, я предала себя воле Всевышнего. Все оставшееся время до операции я только твердила Иисусову молитву. Стараясь не терять ее, я легла на операционный стол. Когда «пошел» наркоз и во рту ощутился холодок, мысли стали расплываться, словно таять. И я успела произнести мысленно лишь: «Господи, в руце Твои…» Но потом, собравшись с силами, ощущая всю важность этой молитвы в столь ответственный момент своей жизни, я все же договорила: «… предаю душу свою».

До этого случая я не раз переносила операции под общим наркозом. И каждый раз, когда приходила в себя, было лишь ощущение глубокого сна без сновидений.
А на этот раз… Когда я договорила молитву, я словно вылетела куда-то. При этом сознание не покидало меня ни на долю секунды. Я будто вынырнула в другом измерении.
Признаюсь сразу, что то, что начало происходить со мной с этого момента, было вне земных ощущений и понятий, и при всей скудости человеческого языка не подлежит полному описанию. Но я все же дерзнула сделать это, ведомая волей свыше.

…Ничто во мне и вне меня и отдаленно не напоминало земное. Все человеческие ощущения исчезли тут же. Все земное ушло, исчезло без следа. Но я точно знала, что это я и что все это происходит со мной.
Ощущения себя были столь не по земному яркими и цельными, что человеческому уму не представляется возможным оценить это. На земле же, отягощенные плотью, ощущения себя весьма ограничены и замкнуты на своем «я».

К тому же человеческое сознание, постоянно раздираемое потоком мыслей и шквалом эмоции, не имеет цельности, как я поняла спустя время, оценив свое состояние Там.
Итак, мое сознание было сконцентрировано воедино четко и ясно. В следующее мгновение мне вдруг захотелось определить себя, осознать: что я есть, чем я являюсь?

И мое сознание неожиданно и незримо вдруг отделилось от меня самой. И я увидела себя со стороны. И смогла рассмотреть себя саму очень подробно.
По земному это звучит, по крайней мере, странно и неправдоподобно. Но Там своя реальность и свои законы бытия, абсолютно не подчиненные нашему пониманию…

Если говорить о времени, то весь этот эпизод происходил очень быстро.
Но и временные понятия Там так же своеобразны: время Там как бы существует во времени.
И момент, когда я рассматривала себя со стороны, был самостоятельным и емким куском времени в общем ходе мгновенных событий, ни на миг не останавливающихся. В следующий момент я увидела перед собой огромное светлое пространство, вызывающее покойную, светлую радость. Это необъятное светлое пространство простиралось до горизонта, который был отчетливо виден.
А за мной, я чувствовала, была грань, отделяющая меня от пропасти (так я ощущала то место, откуда только что «пришла»). Я как бы находилась на плоскости, под которой была темная и глухая бездна.

Эта незримая и неведомая плоскость отделяла ту гнетущую, мрачную бездну от бескрайнего светлого пространства, в котором теперь оказалась я.
Еще на земле, перед операцией, я отчаянно молилась о том, чтобы Господь дал мне еще хотя бы немного времени, хоть самую малость его, чтобы раздать долги ближним.
Я мучительно молила Его о том, чтобы Он дал мне эту возможность. И когда оказалась Там, во мне была единственная цель. Все во мне было подчинено ей и сконцентрировано на этой цели. Это было непреодолимое желание — непременно попасть к Нему, Кто был всем и во всем, Кому подчинено все сущее: Слово «Бог» в моем сознании на тот момент отсутствовало. Но я четко знала, что Последняя Инстанция, Вершитель всего, Судия. Мне было необходимо noпасть к Нему с просьбой. С просьбой, которую я принесла с собой оттуда, откуда только что пришла, и важнее которой во мне и для меня ничего не было.
Это было единственно важное для меня. Я даже и не осознавала, не задумывалась над тем, в чем состоит эта просьба. Но именно эта просьба и была единственным движущим фактором, заставлявшим меня с непреодолимой жаждой всем своим существом стремиться к Нему, — вот что заполняло и переполняло всю меня.

На какое-то мгновение я почувствовала себя совсем одинокой. Но это было лишь только мгновение. Потому что в следующий миг (независимо от меня и моего побуждения) вдруг началось движение, в котором я была уже не одна.
И я сразу почувствовала это чье-то присутствие, хотя еще и не увидела никого. Но кто-то или что-то очень теплое, большое, надежное вдруг возникло откуда-то рядом со мной, опекая и сопровождая меня в начавшемся внезапно движении.
Было чувство, что столь неожиданное возникновение кого-то дано с высшего соизволения, из сочувствия ко мне, попавшей в непривычные условия, в поддержку и направление меня. И я сразу ощутила в себе уверенность и доверие к неведомому провожатому и попыталась передать своему спутнику свои намерения.
Но это оказалось совершенно излишним, так как он и без моего уведомления знал все о моем намерении здесь. И, беспрекословно подчиняясь моему главному желанию-цели, он увлек меня за собой.

Сделаю небольшое отступление, чтобы дополнить свой рассказ. Спустя пару дней после операции меня навестила соседка. Я поведала ей без каких-либо подробностей о том, что во время операции «путешествовала». Тут она вспомнила, что более семи лет назад, так же находясь под общим наркозом во время операции, тоже «путешествовала».
Она принялась очень подробно описывать все, и поразилась удивительному сходству (даже в мелочах) с моими впечатлениями. Впечатления ее путешествия были настолько сильными, что она помнила все с не тускнеющей от времени ясностью вот уже более семи лет. Но была в наших с ней «путешествиях» одна, и очень значительная разница. А именно: мою знакомую Там никто не сопровождал, и она испытывала Там чувство безмерного одиночества. Могу еще дополнить, что она верующий в Бога человек, но неправославная и некрещенная, отрицающая Христа как Спасителя.

Теперь снова продолжу о своем путешествии. Спутник, который направлял наше с ним движение, ощущался мною все яснее и яснее. Я все более осознавала, что он обязан с Чьего-то высшего соизволения показывать мне все это и я должна пройти весь этот маршрут, определенный мне свыше.
Но мною все же более всего владела лишь одна цель — как можно скорее попасть к Нему.
Мой спутник, казалось, тут же улавливал все то, что происходило во мне. Любое движение во мне сразу, как мысль, передалось ему, словно при разговоре двух хорошо понимающих друг друга людей, язык нашего с ним общения был совсем не человеческий.
Уловив мое нетерпеливое желание, мой провожатый беспрекословно подчинился мне. Мы вскоре очутились в ограниченном пространстве, в центре которого была некая воронка. Эта воронка под наклоном уходила в какое-то неведомое пространство под нашим, будто внутрь его. Я в нерешительности остановилась совсем близко с этой воронкой. Остановился и мой провожатый. Мы как бы что-то выжидали, почувствовав, что нужно остановиться.

Теперь мне представилась возможность со всеми подробностями разглядеть своего спутника. Он не был ни мужчиной, ни женщиной. Длинные волнистые волосы спадали с головы на распростертые крылья и сливались с ними воедино. На нем было одеяние, которое скрывало конечности.
Весь мой спутник — его голова, лик, длинные распущенные волосы, крылья и одежда — мерцали, переливаясь цветовыми волнами, что очень походило на переливание света по перламутровой поверхности морской раковины.
Его тело по качеству не походило на грубую человеческую плоть, а как бы cостояло из непрозрачного плотного эфира. Аромат, который исходил от моего спутника, был не просто запахом. Это был необыкновенно чудный духовный аромат, подобный которому в земных условиях я разу не ощущала.
Лицо его, излучая неземной покой, было мягким и невозмутимым. На лице были
и глаза, и нос, и уста. Но все это было единым, без резких границ и очертаний, еще более выражая этим мягкость и прекрасность лика.
Позже, на земле, я пыталась понять, почему мой спутник был так поразительно знаком мне, будто напоминал кого-то. Спустя время я вспомнила. Да, да, несомненно, — «Троица» Андрея Рублева!
Удивительные лики иконы отражают ту же невозмутимость и спокойствие, ту же мягкость и прекрасность неземной умиротворенности.
И даже внешнее сходство, пропорции лица и тела очень близки к внешности моего спутника, которая очень напоминала, тем же, образы с древнерусских икон. И мне подумалось, что в молитвенном подвиге святым иконописцам открывалось истинное видение мира невидимого, сокрытого от грешных, плотских глаз.

Пока я разглядывала своего спутника, он дал утвердительно понять мне, что мы у моей желанной цели. Все время нашего общения я ясно ощущала еще и то, что, подчиняясь мне, более этого был управляем и всецело подчиняем воле свыше, которая незримо, но неотъемлемо руководила и управляла им все время.
Еще я так же ясно чувствовала, что мой спутник знал то, во что я не была посвящена. Но у меня почему-то не возникало и малейшего желания узнать более того, что мне было попущено свыше.

В следующий момент я увидела, как такие же, как я, со своими провожатыми, вдруг возникая откуда-то, молниеносно устремляются в воронку и исчезают там, как будто втягиваясь, засасываясь в нее.
Они, как бесцветные прозрачные тени, мелькали один за другим. Спутники держали своих подопечных между крыльями, заботливо прикрывая ими свою бесценную ношу.
То пространство, где я со своим провожатым задержалась по неясной пока мне причине, было для них лишь кратким мигом на пути следования к их цели.
Мой спутник, провожая взглядом мелькающие тени, плавно повернул голову, и я увидела его столь же прекрасный профиль.
Какое-то время он невозмутимо наблюдал за происходящим, как будто выжидал что-то. Вдруг во мне возникла непреодолимая тяга — стремление следовать вместе со всеми в эту воронку.
Но мой спутник мгновенно уловил происходящее во мне и тут же дал мне понять, чтобы я присоединилась к нему.
Не раздумывая, я сразу, в одно мгновение очутилась под его распростертым правым крылом. И уже оттуда, как из надежного убежища, наблюдала происходящее.
Мое нетерпение нарастало все более и более, и я недоумевала: чего мы ждем? Мне как не терпелось подчиниться общему движению и последовать в манящую воронку.
Но мой спутник, казалось, выжидал момент сообщить мне то, о чем я сама должна была догадаться и не настаивать на своем. В конце концов он сказал мне: «Еще не время». Он сказал мне это очень убедительно и твердо. И я тут же, не раздумывая, согласилась с ним, как будто мгновенно поняла все, что мне туда не время.

С этого момента я вдруг почувствовала, как начала двигаться вниз, уже совсем в другом пространстве. Я как будто выпала из того измерения и спускалась вниз, летела уже одна, без своего провожатого. Но его внезапное исчезновение ничуть не испугало меня.

Я падала сквозь белый туман, скорее, это был белый свет, и мне было безмятежно, хорошо и покойно. Все мои желания, которые до этого занимали все мое существо и были самыми значимыми и важными для меня, неожиданно исчезли, растворились, не оставив следа.
Блаженство, которое я ощутила взамен, невозможно выразить, так как ничего хоть сколько-то похожего в моей жизни я не испытывала (да и вовсе не подозревала о подобном). Все вокруг наполняло состояние бесконечной и безграничной любви ко мне и к окружающему меня.
Это была всеобъемлющая любовь, любовь, исходящая от Него, любовь, которая пронизывала и охватывала все мое существо, отзываясь во мне детской преданностью и столь же бескорыстной любовью к своему Создателю.

Блаженный трепет, безграничное счастье наполняло меня. Вся я словно существовала только ради этой трепетной любви к Нему, одновременно всей собой впитывая любовь, излучаемую Всевышним.
И не было ни границ, ни предела глубины этой всеобъемлющей и всепронизывающей любви. Казалось, что все, что существует вообще, — это только любовь и более ничего.
Какое-то время я опускалась так, наслаждаясь неземным безмятежным счастьем и сладостным блаженством.
Но когда я спустилась ниже и была уже вне белого света, ощущения блаженства исчезли тут же и бесследно.
И мною мгновенно овладел нечеловеческий крик-плач. Я как бы опомнилась: ведь я не смогла передать Ему самого главного, того, ради чего проделала весь этот путь. И осознание этого повергло меня непередаваемый ужас.

Устремив «взор» ввысь, я стала взывать к Богу. В моем сознании уже появилось понятие — слово «Бог». Я взывала к Нему с отчаянием и плача, непрестанно повторяя: «Господи, прости меня! Господи, спаси моего ребенка!» — еще не словами, а как бы всем своим существом. Ощущение невыносимой скорби было во мне безмерно глубоко. Я словно лишилась чего-то, что было единственным смыслом моего бытия, и состояла теперь лишь из нечеловеческой боли, безутешного вопля и непрерывающегося стенания по Богу. Да, ведь я лишилась той безграничной любви, и это было мучительно, скорбно и невыносимо для меня. Я будто каждую секунду умирала вновь и вновь, сгорая непрестанно от мучительной боли, объявшей меня.

Позже, на земле, я то и дело мысленно возвращалась к воспоминаниям о той безграничной Божественной любви и к воспоминаниям о нестерпимой скорби, сравнивая их.
Наверное, не случайно мне была показана столь огромная разница этих состояний. Теперь они, эти состояния, как две точки между Богом и тьмой, постоянно напоминают мне о смысле моего земного существования и о том, к чему я должна стремиться в этой жизни всеми силами.

Память о той боли и скорби, которые я испытала по оторванности от Бога, навела меня на мысль, что даже испытав это, я могу лишь смутно догадываться о той безысходности и страданиях, в которых томятся грешники в аду, безутешно взывая к Богу.
И страшная боль их велика не только оттого, что они горят в адском огне, а и оттого, что они оторваны от Бога, от Его безграничной любви. И эта оторванность от Бога не есть ли горение в аду, а изощренные бесовские муки и лютые истязания не следствие ли полной оторванности и абсолютной незащищенности Божественной любовью?

Теперь я поняла, что человеческое естество, всецело озабоченное поглощающими мирскими заботами, не в состоянии понять всего ужаса и безысходности грешника, изнывающего в аду. Мы живем на земле так, как будто смерть с ее неизбежными переменами в бытии не коснется нас лично.

Мой безысходно сокрушенный плач не прекращался и все более раздирал душу. Так продолжалось еще какое-то время… Но вдруг в какой-то момент я отчетливо ощутила, что вижу Его. И Его присутствие тут же заполнило все белым светом.
Это было чем-то могущественным всеобъемлющим, не имеющим конкретных форм, заполняющим собой все сущее и излучающее ослепительно белый свет, немеркнущего Вечного Солнца.
Ослепительное величие Создателя вызвало во мне еще больший трепет и рыдания. Я была потрясена и поглощена всем, что открылось мне. Потом я заметила, что с Ним находится еще кто-то, но много меньше, и его очертания общим силуэтом напоминали человеческие: голова и будто верхняя часть сложенных крыльев и плечи, все остальное было погружено в белый туман-свет.
Лика я также не видела, так как он тоже растворялся в белом свете. Я чувствовала любовь и теплоту, исходящую от него по отношению ко мне, и еще то, что он мне знаком этим теплом и участием ко мне.

Этот кто-то, так ощутимо мне знакомый, говорил с Ним (Богом), и я отчетливо понимала, что этот разговор прямо касается меня. Он будто ходатайствовал за меня перед Богом.
И в мой не прерывающийся ни на мгновенье отчаянный плач вдруг невольно ворвалось неимоверной силы сокрушение по своей греховности, которое все более разрасталось.
И Господь, казалось, внимал моему плачу. И то, что я наконец-то была услышана Им, начало действовать на меня успокаивающе, как будто ко мне снова стала возвращаться Его утраченная мною любовь. Но, как ни странно, мой сокрушенный плач по-прежнему не прекращался, он становился все глубже и сильнее.

В какой-то момент белый свет и все, что он содержал, стали исчезать, как будто растворяясь. И я почувствовала, что спускаюсь в более плотные слои.
От соприкосновения с этой плотностью ощущения постепенно стали меняться на менее приятные. Плач-молитва во мне по-прежнему не прекращался, а более того, усиливался, но выражал уже, вместе с раскаянием, и глубокую благодарность Всевышнему.
Я спускалась все ниже и ниже, пока внезапно не услышала голоса, звучащие уже по земному, и обрывки фразы: «…Она просыпается…» Хотя телесных ощущений еще не было, но каким-то образом я ощутила, что меня куда-то перекладывают.
Я увидела перед собой белый туман и подумала, что, быть может, возвращаюсь обратно, туда, откуда только что спустилась. Позже я поняла, что это была больничная стена, покрытая белой кафельной плиткой. Но до этого я долго не могла понять, где я нахожусь.

С какого-то момента я осознала, что взываю ко Господу уже вслух, человеческим языком. Иногда я прерывала свою истовую молитву, чтобы задать вопросы, обращенные к услышанным ранее голосам: «Где я?.. Я на земле?.. Я человек?..»

В ответ я услышала мягкий голос сестры, успокаивающей меня утвердительными ответами. Постепенно я медленно стала осознавать, что это действительно я, что я на земле и что уже закончилось все то, что должно было со мною произойти, но что именно, я еще не осознавала.

Перед операцией я очень боялась, что могу не проснуться и что мои близкие будут потрясены этой потерей, что им будет очень тяжело без меня.

И мое прошение к Нему (к Богу) состояло из просьбы оставить меня пока еще на земле, чтобы «раздать долги ближним». А главное, на меня очень сильно действовала моя греховность. И я хорошо осознавала, что не могу «уходить» при таком плохом положении своих дел…
Мой отчаянный крик-плач все продолжался, и я ощущала, что меня будто жгут раскаленным железом.
Позже я поняла, что жгло меня так нестерпимо. Это были слезы. Они потоком струились из моих глаз, так что вся одежда у шеи была мокрая. Постепенно всю меня стала наполнять ноющая телесная боль. И я ощутила, как медленно возвращаюсь в свое тело.

Мое возвращение в тело было длительным и неприятным. Особенно в первый момент осознания происходящего. Я почувствовала неприятную земную тяжесть, которая, как расплавленный свинец, вливалась в меня, сильное огорчение и глубокое разочарование от возвращения на землю.
Но, несмотря на столь отрицательные неприятные ощущения, в мой плач-крик, вместе с благодарностью, вошло еще и осознание того, что моя просьба все-таки услышана Им…
По словам медсестры, я более полутора часов взывала к Богу, отчаянно и слезно. Меня с трудом убедили не шуметь, ведь в палате были еще больные, после чего я перестала молиться вслух, но продолжала делать это в мыслях еще долго, пока не впала в сонное забытье.

Меня начали оперировать в шесть часов вечера. В два часа ночи я очнулась, вспоминая все очень ярко. Мною все сильнее и сильнее стало овладевать неотступное желание встать и записать все то, что со мной произошло. Все более нарастала увереность в том, что это я должна сделать не для себя, а для кого-то. Как будто кто-то вынуждал меня сделать это.
У меня в тот момент было впечатление, что то, что произошло со мной Там, так естественно и в этом ничего особенного нет. Мне казалось тогда, что любой человеческой душе близки все те переживания, которые были у меня Там, что это доступно всем…
Но нарастающее откуда-то свыше требование по-прежнему заставляло меня как бы запечатлеть, зафиксировать на бумаге то, что осталось в моей памяти.
И, все так же недоумевая по поводу неясных мне требований извне, я в конце концов все же встала с постели, подчиняясь призывам свыше, и с трудом управляя расслабленным после наркоза телом, записала все.
До этого мне не приходилось заниматься писательским трудом. И меня очень поразило ощущение того, что моею рукой как бы что-то владеет.
В сознание откуда-то легко вливалось то, что я должна записать. И мне не было большого труда сделать это. В какой-то момент мне вдруг подумалось: «Быть может, это кому-то необходимо; быть может, этот рассказ о внеземном путешествии поможет обрести кому-нибудь веру в то, что наша жизнь — это не просто краткий и бессмысленный миг на земле и смысл этого краткого мига так важен для будущей, нетленной жизни. А главное, на моем примере кто-то сможет обрести веру в истинного Бога».

Ранее, до случившегося со мной, меня часто мучили маловерие и сомнения. Я пришла в Православие каких-то девять месяцев назад. А теперь я точно знаю: Бог есть!
Спустя время я решила дополнить свои записи тем, что, надеюсь, может представить некую ценность для верующего человека.

Операция эта была 14 марта 1996 года, во время Великого поста. И то, что случилось со мной во время нее, я уверена, не было сном. Несомненно, это была реальность. Впечатления сна, как правило, тускнеют и стираются из памяти. Даже самые яркие события дневной жизни постепенно тускнеют и забываются. А это!.. Я помню все, до мельчайших подробностей, так ярко!..
И то, что было со мной первое время после операции, также можно отнести к удивительному. Поистине щедрость Господа не имеет границ. Он наказует грешника с великой любовью. Удостоив меня серьезным испытанием, Он щедро наградил меня, приоткрыв завесу таинственного и недоступного многим смертным.

И то, что я приобрела за короткий миг испытаний, глубоко вошло в мою душу.
После возвращения на землю еще около трех месяцев было чувство, что я не совсем вернулась в тело. Было ощущение, что я словно новорожденный младенец.
И весь мир воспринимался мною совсем по-иному. Это было необыкновенное чувство единства со всеми живущими на земле, словно я была единым телом со Bceми людьми, чувство равенства перед Все вышним с любым человеком, пусть самым убогим и грешным.
Я очень остро ощущала то, что мы для Бога одно целое, и потому у меня появилось глубокое осознание ответственности за всех. Я ощущала, что мы не вправе обижать ближних своих и нам необходимо жить только любовью друг к другу.
Было удивительно глубокое чувство любви ко всему земному — природе, растениям — и удивительное чувство наслаждения каждым мигом земного бытия. Во мне словно родилось чувство искренней благодарности за все Всевышнему. За все, что со мной происходило, происходит и может произойти еще. Было искреннее желание больше не грешить и не обижать ближних.

После операции совершенно исчез страх за участь ребенка. Я поняла, как Господь безгранично любит всех нас и заботится обо всех нас, только мы не всегда понимаем это и часто противимся Его благой воле. И много глубже я поняла, что каждая наша просьба к Богу, несомненно, обязательно будет услышана. Одним из наиболее ценных приобретений, полученных мною Там, было полное отсутствие страха перед смертью. Раньше, до веры в Бога, я часто просыпалась по ночам, испытывая леденящий, могильный ужас перед смертью.
Жизнь со столь ужасающим концом казалась мне тогда бессмысленной и никчемной. Я видела, что мы, люди, как примитивные насекомые, копошимся в земных заботах-страстях, создавая хрупкие и невечные сооружения — сооружения муравьев. И все более понимала, что человек упорно ищет в этом процессе смысл жизни, придумывая в оправдание своему копошению многочисленные и сложнейшие теории бытия.

И невозможно уже было скрыть от себя то, что все это мгновенно рассыпается при таком неизбежном и неотвратимом факте, как смерть. Распространенная теория бытия, что мы живем для продолжения рода, также не успокаивала меня.
И, очевидно не желая смириться с пугающей неизбежностью, я неотступно старалась найти более надежное оправдание человеческому существованию. Интуитивно я чувствовала, что все же есть более глубокое и неоспоримое оправдание для каждой человеческой жизни.
И вот, благодаря Православию, мне удалось коренным образом изменить свое отношение к земной жизни и смерти. Я поняла, что жизнь, за которую мы так отчаянно и судорожно цепляемся, превращается лишь в пыль и прах у ног Господа.

А данный мне свыше опыт реально показал, что смерти (в понимании неверующего человека) нет. А есть лишь избавление от всего лишнего и мешающего в приобретении цельности истинного «я» в неразрывной связи с Богом. В меня прочно вошло сознание того, что истинная реальность Там, а наша земная так называемая реальность — лишь мнимая реальность, не более чем принимаемая за действительность иллюзия.
И если мое «путешествие» можно назвать лишь первым шагом к смерти, то сама смерть — избавление от земного существования в нескончаемых мучительных страстях.
Теперь смерть для меня — уже не пугающая неизбежность, омрачающая рассудок, вызывающая животный страх перед неизвестностью.
Смерть для меня теперь есть освобождение, дар Божий. Земное пребывание, сравнению с небесным, оказалось таким безмерно тягостным и гнетущим, а незабываемые воспоминания о «белом свете» столь сладостно реальными, что сменить земное прозябание на небесную обитель было бы для меня теперь лишь счастьем и мечтой.

Но… Еще тогда, когда я была на пути оттуда, мною, вместо ужаса перед смертью завладел всепоглощающий ужас за свою греховность. А когда мое сознание вернулось в тело, страх перед грехом полностью вытеснил животный страх перед смертью.
И ужас того, что я не искупила перед Богом свои грехи, столь велик, что заставляет больше думать не о райском блаженстве, а о вечном горении.
Теперь я понимаю, что лишь смерть праведника — избавление, а смерть грешника ужасна своей безысходностью. Я все больше стала понимать, что Господу нужна лишь душа, омытая слезами покаяния.

Да, боль — это тяжкое испытание. Но, наверное, это единственное, что может глубоко потрясти человека, заставив изменить его взгляд на само земное существование и возродить его к новой жизни.
Мы так не ценим этот дар — жизнь, бывая о кратком миге, дарованном Господом.
Я отчетливо помню, что Там у меня сохранились наиболее выраженные черты моего характера, которые руководили мною и Там.
Это напористость и беспокойство, неумение ждать. Теперь могу лишь сделать вывод, что воспитывать свой характер нужно здесь, на земле. Там это будет уже поздно. Там мы будем лишь поставлены перед свершившимся фактом…

Как-то в монастырь, куда я хожу на службы, зашел еще далеко не старый человек. Он очень опустился от пьянства, и от него исходил неприятный терпкий запах, так как его одежда была пропитана тем, чем он ходил под себя.
Я не заметила, как он оказался рядом со мной, и от запаха, внезапно ударившего в нос, невольно обернулась. И первое, что мне пришло в голову, было: как же мы со своими грехами смердим, не замечая этого? И что же приходится терпеть нашим Ангелам-хранителям от нас?.. Второе, что я подумала: наверное, Господь привел этого несчастного сюда, храм, во время службы не зря. Это хорошее напоминание нам, грешным, о нашем плачевном состоянии.

И Господь часто напоминает о нашем истинном состоянии, посылая нам скорби и болезни. Впоследствии подтвердилось, что мое заболевание относится к онкологии и попроросту называется раком. Что хирургическое вмешательство в мое тело было вообще противопоказано ему, так как может усугубить положение, вызвав быстрый рост метастаз. Оказалось, что, поторопившись, хирург допустил врачебную ошибку. И вместо предполагаемого жировика, быстро разросшегося за последние полтора месяца и вызывающего сильные головные боли, он удалил онкологическую опухоль.

До операции само слово «рак», как и подозрение этой болезни у себя, наводило на меня ужас. Но после случившегося со мной Там болезнь тела, вызвавшая ранее нечеловеческое отчаяние, перестала для меня быть ужасной.
Болезнь души — вот что приобрело для меня смысл и заставляло содрогаться от мыслей о последствиях ее. Осознание того, что болезнь тела есть лишь отражение болезни души, изменило мое отношение к жизни.
В какой-то момент меня поразило тайное сходство в звучании двух слов — «рак» и «грех».
Грех — это раковая опухоль души, поняла я. И если вовремя не избежать греха, то он может полностью овладеть душой и привести ее к погибели. Тогда гибель тела будет лишь следствием гибели души. Не знаю, что было бы со мной, если бы перед операцией не очистила свою душу покаянием. Мне даже страшно думать о вероятном исходе.

Подозреваю, что, отягощенная многими грехами, моя душа не могла бы подняться ввысь. Скорее, она была бы обречена на падение в бездну…

Некоторые знакомые смотрят на меня теперь как на обреченную больную, силясь скрыть свое сочувствие. Но сама я знаю, что именно с этой болезни и началось мое истинное исцеление, исцеление моей больной и, пораженной опухолью греховности. И я поняла, что эта операция была более на душе, нежели на теле. Как будто устранили тяжелую, гнетущую заслонку, отделявшую меня от Бога.
Хотя врач и допустил ошибку, но досадовать по этому поводу или тем более ругать его не помышляю, так как верю: все произошло с высшего на то соизволения, очень благодарна за все Всевышнему.

Порой я задумывалась о том, почему я удостоилась подобной милости. За какие такие заслуги мне было даровано испытать это?

И не находила ответа на этот вопрос, вспоминая о том, что вся моя жизнь была лишь преступлением перед Богом. И я думаю, что только ходатайство моих глубоко верующих предков спасло меня от погибельной пропасти, у края которой я так близко стояла всю неразумную жизнь.
Да, только их сильная молитва перед Господом за неразумное погибающее чадо могла сотворить подобные чудеса со мной, отчаявшейся грешницей.
А молитва за меня, полагаю, была сильная, так как все мои предки и по линии мамы, и по линии папы оказались священниками.
Страдальческая кончина одного из них, протоиерея Алексия Порфирьева, описана в недавно вышедшем двухтомнике иеромонаха Дамаскина (Орловского) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия».
Все это я узнала, еще когда пришла к вере и стала живо интересоваться, кем были мои родственники, так как ему помнила, что еще в детстве случайно слышала из разговора взрослых о том, что прадед был священником.
Позже я узнала из архивных данных, что он был очень уважаемым в Нижнем Новгороде протоиереем. Оставшиеся в живых родственники, имея в роду известных и за то поплатившихся жизнью служителей Православной Церкви, тщательно скрывали от нас, детей, всю, порой очень страшную, правду, так как жили в невероятно тяжелых условиях гонений.

Художник Нино Чакветадзе