Я думаю, не нужно много говорить о том, что принятие христианства Русью — событие огромной исторической важности. Русь приобщилась к одной из вели­ких мировых религий и вместе с тем к богатейшему культурному наследству. Вне христианской традиции невозможно помыслить сегодняшнюю Россию. Очень важно, а вместе с тем естественно, что крещение Руси стало важнейшим элементом нашей национальной памяти.

Вместе с тем надо ясно понимать, что те образы прошлого, которые живут в исторической памяти общества, и те факты, которые строгая критика исторических ис­точников позволяет оценить как более или менее достоверные, могут отстоять друг от друга весьма существенно. Особенно большой эта дистанция между образами и фактами оказывается тогда, когда речь идет о событиях древности, о которых слишком мало аутентичных данных, и к тому же эти данные весьма непоследовательны и даже противоречивы.

святой равноапостольный великий князь Владимир и святые отцы Печерские

В полной мере это относится и к Крещению Руси. Сам факт принятия христи­анства на Руси в качестве официальной государственной ре­лигии при Влади­мире в конце X века не подлежит сомнению. Об этом сообща­ют разные источ­ники, в том числе иностранные и происходящие из того вре­мени, например византийские данные или рассказ сирийского историка конца X века Яхъи Антиохийского. Яхъя был современником событий, писал, что называется, «по горячим следам». И, рассказывая о событиях 989 года (а его, собственно, интересовала в первую очередь история Византии, взаимо­отно­шения Византии с арабским миром), Яхъя пишет о договоре византий­ского императора Васи­лия, правившего в то время, и некоего князя русов. По имени он его не назы­вает, но мы знаем, что это был Владимир.

«И заключили они между собой договор о свойстве, и женился царь русов на сестре Василия, после того, как он [Василий] поставил ему условие, чтобы тот крестился и весь народ его страны, а они [русы] народ великий. И не при­­числяли себя русы тогда ни к какому закону и не признавали ника­кой веры. И послал к царю русов царь Василий впоследствии митропо­литов и епи­скопов, и они окрестили царя и всех, кого обнимали его земли. И отпра­вил к нему сестру свою, и она построила многие церкви в земле русов».

Однако и это сообщение, и другие сообщения очень кратки. Детали этих событий, которые так интересуют нас сегодня, указываются только в несколь­ких древнерусских сказаниях, или преданиях, из которых наиболее подробно летописное сказание.

Предания эти во многом расходятся, а кроме того, являются позднейшими рас­сказами, записанными тогда, когда Крещение Руси стало уже фактом более или менее отдаленного прошлого, которое новые поколения могут и приукра­ши­вать, и по-своему интерпретировать. Например, рассказ «Повести времен­ных лет» о Крещении Руси — знаменитый хрестоматийный рассказ — сложился как текст только в конце XI — начале XII века, то есть спустя более ста лет после самого события. При этом, как выяснено уже современными исследо­вателями, с тек­сто­логической точки зрения рассказ «Повести временных лет» имеет очень сложные происхождение и внутреннюю структуру; в предшест­вующем лето­писании, которое велось до «Повести временных лет, то есть до начала XII века, он был изложен в ином виде (или даже в иных видах, редакциях). В этом рассказе мы видим сложное переплетение каких-то, по-видимому, реальных фактов, но в то же время и оценок, суждений идео­логов и интел­лектуалов уже более позднего времени, эпохи, наступившей спустя десятки лет после самого Крещения и после правления Владимира. Ну и нако­нец, в этом рассказе есть и сказания фольк­лорного характера, записанные в лето­пись как предание, бытовавшее устно.

Начинает летописец со знаменитого рассказа о выборе веры. Под 986–987 го­дами говорится сначала о том, что ко двору киевского князя Владимира Свято­славича приходили прозелитические* посольства магометан, иудеев, католиков и православных, а затем — что сам князь, посоветовавшись с боярами и старца­ми, то есть элитой тогдашнего общества, послал своих послов к волжским бол­гарам, немцам и грекам, разведать, так сказать, об их верах. В этом рассказе видны легендарные черты фольклорного предания. В духе былинных сказаний князь общается с представителями других стран и государств. В частности, именно здесь помещены знаменитые слова князя в ответ на проповедь мусуль­манина, запрещавшего употребление алкоголя: «На Руси веселье есть пить». Тем самым он отверг запрет на употребление алкоголя. Здесь, в этом же рас­сказе, используются ходячие выражения устного происхо­ждения. Например, советники князя говорят о проповедниках: «Князь, своего никто же не хулит, но хвалит». Совсем как в народной пословице, известной и сегодня: «Всяк кулик свое болото хвалит». Ну и можно приводить еще целый ряд подобных примеров.

Вместе с тем в этом же рассказе помещено произведение чисто церковного характера, так называемая «Речь философа» — сравнительно пространное рас­суж­дение об основах христианской веры с кратким пересказом Библии. Якобы это была проповедь византийского миссионера, пришедшего в Киев. Это текст в осно­ве переводной с греческого, сложный, богословский, разительно отли­чающий­ся от стиля и содержания летописи.

Далее под 988 годом «Повесть временных лет» рассказывает о походе Руси на византийскую колонию в Крыму, город Корсунь (или Херсонес по-гречески), о переговорах Владимира с греками и договоре с ними. Договор предусма­три­вал крещение Владимира по греческому обряду и брак его с царевной Анной, сестрой правившего в тот момент императора Василия, того Василия, о кото­ром упоминал Яхъя Антиохийский. Анна была порфирородная царевна, то есть родившаяся в особых царских, императорских покоях в Константино­польском дворце. И брак с ней, конечно, сильно повысил бы статус Владимира и статус того общества, того государства, которое за ним стояло. Получив Анну, Влади­мир, согласно «Повести временных лет», возвращает Корсунь Ви­зантии.

Ну и нако­нец, весь летописный рассказ завершается описанием креще­ния киев­лян и всей Руси в Киеве. А особенно и в первую очередь выделяется кре­щение многочисленных сыновей Владимира. Согласно летописи, их на тот момент у Владимира было двенадцать. Приводится также похвала Владимиру и «рус­ским сынам, новым людям христианским», как выражается древний книжник. В этой части летописного рассказа о Крещении Руси более всего чувствуется политическая тенденциозность в изложении событий. Летописец явно хотел оправдать политику киевского князя, который сумел навязать Ви­зантии свою позицию. Ну и кроме того, летописец хотел прославить лично самого князя.

В какой мере сообщения летописи можно считать достоверными? Это очень сложный вопрос, и ответы современных историков на него сильно разнятся. Как в любом мифе, тем более с политическим подтекстом, мы имеем дело со смесью реальности, легенды и пропаганды. Например, ничто не обязывает нас верить рассказу о посольстве в Киев разных миссионеров и посольствах князя Владимира в разные другие страны. Мы знаем, например, что визан­тийская миссия, и особенно как раз в конце Х века, практически не работала.

Но сам религиозно-политический расклад, который нам описывает состави­тель «Повести временных лет», отражал реальность. Киев в самом деле имел контакты и мог выбирать между христианством (причем в двух его ветвях, православии и католичестве), исламом, иудаизмом — религиями, которые представляли могущественные государства той эпохи: соответственно Ви­зантия, Рим, Арабский халифат и Хазария. Выбор был обусловлен, видимо, степенью развития отношений с соответ­ствующей страной и конкретными политическими обстоятельствами. И то и другое говорило в пользу Византии, и окончательное решение Руси, конечно, было неслучайным.

С другой стороны, в некоторых древнерусских текстах, создавав­шихся неза­ви­симо от летописи, есть существенные отклонения и расхождения от «Повес­ти вре­менных лет» в изложении фактических событий. Например, существен­но отличается информация о Крещении Руси в одном из древнейших произведе­ний древнерусской литературы «Память и похвала князю русскому Владимиру» Иакова-мниха (то есть монаха). Согласно «По­вести вре­менных лет», князь Владимир крестился в 988 году, захватив Корсунь. Между тем Иаков-мних пишет, что кре­щение Владимира и взятие Корсуня не были прямо связаны: князь крестился в Киеве еще в 987 году, а захватил Корсунь и женился на Анне не в 988 году, а в 989-м. Кстати говоря, именно 989 годом датирует креще­ние русов и Яхъя Антиохийский. В летописи захват Херсонеса никак не объяс­ня­ется, а по Иакову и некоторым другим источникам полу­ча­ется, что брать Херсонес Владимиру нужно было, чтобы добиться у Ви­зантии выдачи царевны Анны. Императорская семья, видимо, отчаянно не хо­тела породниться с диким варваром, каким греки представляли себе князя Руси.

У современных ученых есть серьезные основания верить скорее Иакову, а не «Повести временных лет». А значит, есть основания представлять историю Крещения Руси существенно иначе по сравнению с привычным нам со школь­ной скамьи летописным рассказом.

Но отличаются не только версии фактических событий. Отличается также общее объяснение причин и последствий Крещения. Расхождения мы видим как в разных древних источниках, так и между древними текстами и оценками современной науки. Например, митрополит Иларион, первый русский на мит­рополичьей кафедре в Киеве, в знаменитом «Слове о законе и благодати», написанном им около 1050 года, видел главную причину Крещения Руси в бого­вдохновенном личном решении князя Владимира:

«…И вот на него, во дни свои живущего и землю свою пасущего правдою, мужеством и умом, сошло посещение Вышнего, призрело на него всемилостивое око благого Бога…»

Решение князя Иларион приравнивал к апостольскому подвигу, а самого Вла­димира — к первому христианскому императору, святому Константину. Значе­ние Крещения осмыслялось в эсхатологическом ключе: отныне народ Руси мог рассчитывать на спасение на неизбежном и скором Страшном суде. Детали были не так важны — важен был сам перелом от язычества к «закону и благо­дати», и на этом переломе заострялось внимание.

В летописном предании представлена другая объяснительная модель, прибли­женная к политическим и культурным реалиям истории Руси: решение кре­ститься Владимир принимает не единолично, а по совету с элитой, а также с учетом опыта предшественников — прежде всего бабки, княгини Ольги, кото­рая крестилась в Константинополе. Важен династический момент: Влади­мир следует заветам мудрой бабушки и передает завет своим сыновьям, будущим правителям Руси. В оценке последствий Крещения в летописи выделяется посредническая роль Корсуня (Херсонеса) как «передаточного звена» между Византией и Русью, а также приобщение Руси к сообществу цивилизованных государств.

Современная светская наука смотрит на события не с точки зрения спасения (будь то одного человека или всего народа) и даже не столько из перспективы отношений элиты Руси с соседними государствами, сколько с точки зрения развития государственности, культуры и социально-экономических отно­шений в самой Руси. Ключевое слово в современной оценке — интеграция. Принятие христианства в огромной мере способствовало развитию граж­данско-государственных отношений на Руси и сплочению населения, которое признава­ло одни ценности и одну власть. Рука об руку с развитыми монотеи­стическими религиями шли завоевания цивилизации, также способ­ствовав­шие интеграции населения, — прежде всего письменность.

Язычество соответствовало обществу со слабой коммуникацией, сохранением межплеменных различий, поверхностными внешними контактами, преоблада­нием силовых методов решения конфликтов. Языческие общинные культы поддерживали единство и обособленность локальных общностей. А диффе­ренциация общества, выделение личности из родовых и общинных связей, мобильность и миграции населения, более глубокие отношения с раз­витыми цивилизациями — все эти факторы расчищали путь монотеизму, де­лавшему акцент на индивидуальный религиозный опыт и претендовавшему на транс­граничный, всемирный охват.

Естественно, именно верхушка общества должна была первой вступить на путь разрыва с язычеством, и естественно, что для приднепровской Руси этот путь лежал в направлении Византии, откуда христианство начало распространяться на север, преимущественно в славянские области, еще в IX веке. Об этом есть и археологические данные, и данные письменных текстов. Так, например, в 944 году Русь и Византия заключили мирный договор, текст которого дошел до нас: из него хорошо видно, что какая-то часть той элиты Руси, которая уча­ствовала в заключении договора, была уже христианской. Эти люди скрепляли соглашение христианской клятвой. Решительным шагом на этом пути распро­странения христианства из Византии на север было крещение княгини Ольги в Константинополе.

Интеграция населения явно осознавалась как насущная задача при дворе Владимира Святославича, и это отражало зрелость общества, которое уже достигло достаточно высокого уровня развития.

Один из вопросов, связанных с последствиями принятия христианства, это проблема сохранения некоторых элементов язычества в быту и менталитете русских людей и взаимодействия их с православием и православной церковью.

Христианство сменило язычество как религиозную систему. Но оно не могло искоренить или заменить разного рода верования и представления, так или иначе связанные с иррациональным и сакральным, — верования не только собственно религиозные, но и магического характера, мифологические, фольклорно-сказочные, осмыслявшие потусторонний мир и посмертную судьбу человека. Этот комплекс идей, образов и практик был связан с повсе­днев­ностью и бытом, особенно простых людей, далеких от книжной культуры и сложных догматических построений христианского богословия. Лешие и домовые, при­меты и гадания, лечебные и любовные заговоры, заложные покойники и кален­дарные обряды — вот о чем идет речь.

Питательная среда этих верований и представлений — тесное взаимодействие с природой, сельскохозяйственный цикл, семейно-родственные взаимоотно­шения, простые (даже инстинктивные), но сильные эмоции, такие как страх, любовь и т. д. Конечно, в язычество они хорошо вписывались — язычество как рели­ги­озная система, собственно, и выросло из этих верований и пред­ставлений. Но с христианскими догматами и этикой они во многом не имеют ничего общего, а часто и прямо им противо­речат. С ортодоксальной церковной (или же, наоборот, последо­вательно атеистическо-рациональной) точки зре­ния, их назы­вают суевериями и предрас­судками. И тем не менее эти суеверия и предрассудки пережили не только Крещение Руси, но благо­получно живут «в массах» и сегодня, несмотря на явные черты магизма и пантеизма, отдающие некоей языческой архаикой.

Сосуществование православия как государственной религии на Руси и этого не- или внехристианского комплекса верований и практик некоторые ученые XIX–XX веков называли двоеверием. Они имели в виду двойственность со­зна­ния — христианского и языческого одновременно. Сегодня от этого терми­на отказываются, так как он неадекватно описывает религиозное сознание сред­невекового (да и не только средневекового) человека.

Сам термин «двоеверие» происходит из полемической церковной литера­туры — как византийской, так и древнерусской. Церковные проповедники (в том числе, например, такой известный проповедник, как Феодосий Печер­ский) подразумевали под двое­верцами тех, кто внешне, для видимости признал себя христианином и даже стал ходить в церковь и выполнять какие-то христи­анские обряды, но при этом не отказался от веры в языческих богов. Например, в одном из древнерусских поучений против язычников «христианами, двое­верно живущими» названы такие, кто верует «в Перуна, и в Хорса, и в Мокошь, и в Симарьгла, и в вил, кото­рых, как говорят невежественные, тридевять сестриц, считают их богинями и приносят им жертвы и режут кур, молятся огню, называя его Сварожичем, обожествляют чеснок, и когда у кого будет пир, тогда кладут его в ведра и чаши, и так пьют, веселясь о своих идолах».

Очевидно, речь шла о сознательной приверженности язычеству как религи­озной системе и описывалась ситуация первоначального распространения хри­стианства, когда язычество не было забыто. Между тем приметы, «бытовая» магия или сказочная мифология — это все вещи, которые живут и сегодня и которые в том или ином виде в той или иной степени признают и люди, вполне искренне считающие себя христианами.

Как показывает закрепление в XIV веке термина «крестьянин» как обозначения простого человека, живущего плодами рук своих, большинство населения Руси к этому времени идентифицировали себя как христиан («крестьянин» — это и есть христиа­нин). Однако борьба с «суевериями» продолжалась и в более позднее время, и даже временами — как, например, в XVII веке, в эпоху церков­ных реформ, — особенно усиливалась. Это может даже создать иллюзию, что позже были времена некоего «языческого возрождения». На самом деле, конечно, речь шла не об отходе населения от официальной Церкви, а наоборот, о повышенном давлении на население со стороны церковников — на население, которое уже считало себя верующими христианами. Это давле­ние было обус­ловлено осо­быми обстоятельствами эпохи Реформации и Контр­реформации, и особых результатов оно не принесло. Неортодоксальные веро­вания и прак­тики сохра­нялись — на смену средневековым скоморохам, допу­скавшим откло­нения от христианской морали, пришла демократическая сати­ра XVII века, крити­ковавшая официальную Церковь, затем сатира сменилась широкомас­штабной общественной секуляризацией уже в XVIII–XIX веке, а сегодня объяв­ле­ния о колдуньях и приворотных средствах можно легко найти в разных СМИ.

Термин «двоеверие» подразумевает явление узко очерченное — время перво­начального утверждения христианства среди населения. В случае с Древней Русью это эпоха XI–XII веков; возможно, местами, в «медвежьих углах» госу­дар­ства, где жило еще язычество, — до начала-середины XIII века. Никаких сви­детельств о сохранении веры в языческих богов с этого времени у нас уже нет. А между тем «нетрадиционные» верования и практики в том или ином виде сохранялись.

Более того, само православие в его, так сказать, практическом применении — то есть как набор представлений и обрядов, которые практико­вались широ­кими кругами населения, — испытывало влияние неких архаиче­ских воззрений и практик, глубоко укорененных в повседневности. Это приво­дило к своеобраз­ному синкретизму, который называют народным христиан­ством или народ­ным православием. Например, когда простые люди главным «богом» называют Николу, гром объясняют как грохот колесницы Ильи-пророка, перед Великим постом празднуют Масленицу, а на Троицу по­минают предков и т. д. Да и само христианство в важнейших элементах — сим­волах, фигурах пантеона, сюжетах христианской истории и т. д. — начинало жить своей, особой, часто довольно специфической жизнью, вызывая причуд­ливые формы святости, особую мифо­логию, новые (причем неожиданные) формы индивидуального и массового благочестия. При этом возможны были взаимо­влияния и отталкивания от дру­гих конфессиональных и национальных тради­ций христианства, «обратные» влияния (т. е. возникновение в народном фольк­лоре образов, выглядящих как будто архаически, но на самом деле на­веянных литературной традицией, развившейся уже в рамках христианства).

Скорее, таким образом, надо говорить не о «двоеверии», а о некоем синкре­тизме религиозного сознания, допускающем признание разных (не двух, не трех, а многих) форм сакрального и иррационального, но — в случае средне­вековой Руси — «под зонтиком», «омофором» официального христианства. После Кре­щения Руси христианство не столько отменило или вытеснило «народные» верования и практики, сколько задало для них новую систему координат и ограничений. В такой ситуации мы, в сущности, живем и сегодня, с той только разницей, что секуляризованные общество и государство допу­скают выбор между разными «зонтиками» господствующих религий или даже воз­можность не пользоваться этими зонтиками вовсе, если вы атеист или агностик.

Такая множественность религиозных идентичностей, возможность выбора в своем личном религиозном решении — это то, к чему мы привыкли сегодня, то, что считаем естественной чертой современной цивилизации. Но не надо забывать, что эта возможность выбора заложена в христианстве, в истинно христианском понимании личной, добровольной связи человека с Христом, когда-то сознательно и добровольно выбравшим свой крестный путь. Хри­сти­анство — это та религия, которая позволяет и даже ждет свободного выбора человека. Из этой свободной воли выросла современная цивилизация, пусть даже она осознает себя сегодня вне веры и вне конфессии. В этом смысле Крещение Руси имело не только религиозное значение, но и духовное, циви­ли­зационное. И оно началось с выбора: сначала отдельных личностей, таких как княгиня Ольга, потом всего общества во главе с его лучшими представи­телями. И выбранный путь принес нам приобщение к цивилизации, в основе которой лежит свободное и ответственное решение — выбор, воля как принцип внутренней духовной и общественно-гражданской жизни. В этом, по моему глубокому убеждению, и состоит великое историческое и даже, как сказали бы сегодня богословы, прообразовательное, символическое значение Крещения Руси, события, перевернувшего судьбу народов Восточной Европы тысячу лет назад.

Петр Стефанович, историк, специалист по Древней Руси, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН, преподаватель Высшей школы экономики. Специалист по истории домонгольской Руси. Автор книги «Бояре, отроки, дружины: Военно-политическая элита Руси в X–XI вв».

*- Прозелити́зм (от греч. προσήλυτος «обращённый; нашедший своё место») — стремление обратить других в свою веру, а также деятельность, направленная на достижение этой цели.

Прозелитизм одобряется не во всех религиях (религиозных течениях), но для большинства мировых религий на том или ином этапе развития прозелитизм характерен, как естественный способ экспансии организации.

Читайте также:

Князь Владимир. История покаяния

Слово в день памяти равноапостольного князя Владимира: выбор веры